– Неужели Рому не лечили, ведь эпилепсия – не такой уж редкий диагноз! – воскликнула Лера.

– Что вы, у нас даже обследование пройти целая история – надо ехать в Санкт-Петербург! Кроме того, проблема не только в эпилепсии, ему еще аутизм ставили!

Вот это новость! Лере Роман и в самом деле казался странноватым, но аутизм – это уже из ряда вон!

– Почему Рома попал в психушку? – задал вопрос Севада. – Для того чтобы отправить ребенка в такое заведение, необходимы веские основания!

– Видите ли, я сказала, что Рома был… необычным, и это правда: иногда он пугал меня!

– Пугал?

– Это трудно описать. Он держался в стороне от остальных детей, и не потому, что его обижали: они тоже боялись!

– Почему?

– Я часто ловила на себе Ромин взгляд.

– И это вас пугало? – не поверила Лера.

– Он смотрел так, словно что-то знал о тебе, что-то… что-то плохое, постыдное! Расскажу один случай. У меня мама умерла, а муж, вместо того чтобы помочь с похоронами и дочкой, запил. Я совсем вымоталась, злилась на весь мир, на мужа, на ребенка. Мама была самым дорогим для меня человеком, и я тяжело переживала ее смерть. Директриса дала мне три дня за свой счет, и на четвертый день пришлось вернуться к работе, хотя я не чувствовала в себе сил заниматься чужими детьми…

Патрушева прервалась и громко высморкалась в платок, после чего промокнула его краешком сильно слезящиеся глаза.

– Вы меня осуждаете? – спросила она, глядя на Леру.

– Я? – удивилась та. – Я восхищаюсь такими, как вы: когда от детей отказываются их собственные родственники, вы заботитесь о них, стараетесь дать то, чего они не получили дома… Нет, я ни в коем случае вас не осуждаю!

– Знаете, иногда мне кажется, что я все делаю правильно, а иногда… Ну, в общем, как с Ромой. Так вот, я вернулась, значит, на работу, немного отвлеклась, только Рома вел себя странно. Ну, он, в принципе, никогда не выказывал особого дружелюбия, но в тот день… Понимаете, в тот день я постоянно ощущала на себя его взгляд – тяжелый такой, не детский совсем. Я даже поймала себя на мысли, что он узнал о маме, но это невозможно: только директриса была в курсе, а она ему сказать не могла! А Рома, он как будто сторонился меня больше обычного. Он вообще не любил, когда к нему прикасаются, в отличие от других детей, но в тот злополучный день он словно бегал от меня, стараясь находиться как можно дальше. Тогда я решила поговорить с ним, спросить, в чем дело, но он начал вырываться, прямо как дикий зверь, а потом упал на пол и забился в истерике. Тогда я впервые увидела, с чем пришлось иметь дело его деду, и поняла, что он поступил правильно, отдав внука на попечение государства: сам он точно не справился бы с таким ребенком!

– И его впервые отвезли в психушку? – предположил Севада.

– Нет, не в тот раз. Я даже не знаю, могу ли рассказывать…

– Вы должны, – жестко сказала Лера. – Речь о серьезном преступлении, и нам необходимо предотвратить дальнейшие, а для этого надо знать, существует ли опасность и насколько она реальна!

– Ну, ладно, – вздохнула Патрушева и снова вытерла глаза. – Все равно бывшая директриса умерла, и ей это не навредит… В общем, вам нужно понять, что мы живем в очень маленьком местечке, отсюда и наши проблемы – к примеру, то, что дедушка не смог заниматься здоровьем Ромы. Так вот, у нашего дома не много спонсоров. Когда Рома оказался здесь, был всего один – завод железобетонных изделий в лице его директора Лыкина. Лыкин денег не перечислял, однако время от времени привозил одежду для воспитанников, игрушки, даже два компьютера однажды презентовал – не новых, правда, а списанных, но для нас и это – большой подарок!

– Прям парад невиданной щедрости! – пробормотал Севада.

– Лыкин всегда приезжал сам, привозя с собой фотографа из волосовской газеты.

– Любил пиар, значит, – тихо констатировала Лера.

– Не то слово, – шмыгнув носом, подтвердила воспитательница. – А еще Лыкин иногда устраивал старшим ребятам праздники и вывозил их в Питер на экскурсии или в кино. После этого они где-нибудь перекусывали – ничего такого, фастфуд или какой-нибудь другой недорогой общепит, но для наших детей это было настоящее путешествие в «большой мир», и они с нетерпением ждали визитов Лыкина. Однако Рома с первого дня невзлюбил директора завода, хотя он не относился к старшей группе, а потому Лыкин не брал его с собой. Однажды, когда Лыкин привез воспитанников в детдом после праздника – по-моему, это было Первое мая, что ли, – Рома оказался поблизости. Неожиданно он закричал, да так, словно увидел что-то по-настоящему страшное: я до сих пор помню выражение ужаса на его лице! Лыкин растерялся, попытался его успокоить, подошел, но Рома рванулся прочь, словно за ним гнались бешеные псы, а потом упал на пол и забился в судорогах… Вот после этого директриса впервые отправила его в психушку.

– Зачем? – спросил Севада. – Он же не представлял опасности!

– Она сказала, что боится, как бы он сам себе вреда не причинил.

Лера ничего не сказала. В своей практике ей не приходилось иметь дела с детскими психиатрическими учреждениями, однако она читала, что там порой творят с детьми – связывают, накачивают седативными препаратами, так как некому за ними присматривать и нужно, чтобы они лежали себе тихонько, словно огурцы на грядке, не причиняя беспокойства! Неужели такое делали и с Романом Вагнером?

– А дед знал о том, что Рому…

– Нет, конечно! – перебила Леру Патрушева, прежде чем та закончила вопрос. – Он не знал, а Рома, по-видимому, не рассказывал.

– Так дедушка навещал внука?

– Каждую неделю, по выходным. Хотя ему и нелегко было добираться, ведь он жил на выселках, а автобус сюда не доезжает, и пожилому человеку приходилось несколько километров проходить пешком!

– И почему же Рома ему ничего не рассказывал? – спросил Севада.

– Может, понимал, что дед все равно ничем не сумеет помочь? – предположила Патрушева.

– Хорошо, продолжайте, – попросила Лера.

– С тех самых пор Рому старались уводить подальше во время приездов Лыкина – во избежание дальнейших инцидентов. Однако каждый раз, когда тот оказывался в доме (а Рома узнавал об этом от других ребят), он вел себя, как маленький хищник, посаженный в клетку: метался, беспокоился – в общем, чувствовал себя не в своей