себя мужика, и это ему импонировало, но она совершенно не умела пользоваться женским обаянием, которым, несомненно, обладала. Будучи стопроцентным самцом, Логинов отлично сознавал, что кокетливая дама может добиться от него гораздо большего, нежели женщина, полагающая, что они равны и ничем, кроме первичных половых признаков, не отличаются друг от друга. Лера обладала острым умом и умением делать правильные выводы, выстраивая логические цепочки, однако два существенных недостатка серьезно влияли на ее объективность – излишняя эмоциональность и поспешность суждений. Для Логинова женщины являлись милой приятностью, которую жизнь предоставляет таким, как он, и он ни в коем случае не считал их ровней себе. Тем не менее ему было очевидно, что для Медведь – вот уж подходящая для девушки фамилия, ничего не скажешь! – такое отношение неприемлемо. До этого он не работал с женщиной-следователем, более того, он был о них невысокого мнения. До встречи с Лерой единственная женщина, которой Виктор восхищался бы, не будь он прожженным сексистом, была Алла Суркова. Она многого добилась, и Логинов не сомневался, что в будущем добьется гораздо большего и, по всей видимости, когда-нибудь займет место Деда, руководителя Следственного управления Андрона Кириенко. И все же правила хороши своими исключениями, и их не может быть много: одну Суркову вынести можно, можно даже отдать ей должное, но двух – ни за что! Когда Лера, зная о его проблемах на предыдущем месте работы, предложила работать вместе, Виктор и не думал соглашаться: служить под началом бабы казалось ему ниже собственного достоинства! Однако прошло совсем немного времени, и он понял, что другого выхода нет: либо он уходит из органов, либо переводится в СУ. С самого начала работы с Медведь Логинов не мог отделаться от ощущения, что ему приходится постоянно соперничать с ней за лидерство, хотя, по сути, они не являлись соперниками, ведь он был оперативным сотрудником, а она – следователем!

Официантка принесла заказ. Виктор с удовольствием наблюдал за тем, как она расставляет блюда на столе. Он следил за едой, а не за девушкой – та не представляла для него интереса. Вид истекающего соком бараньего шашлыка на фоне греческого салата и блюда вареной «в мундире» картошки, обильно присыпанной укропом, заставил его рот наполниться слюной. Стакан сидра довершил приятную глазу картину, и Логинов уже намеревался вонзить крепкие зубы в румяное мясо, когда зазвонил телефон. Пару секунд он колебался: в конце концов, он же имеет право на обеденный перерыв, во время которого может не думать о работе! Но потом, с тяжелым вздохом, все же решил ответить, хотя телефон был незнакомый.

– Виктор? – раздался в трубке женский голос. – Это Анна, помощник нотариуса…

Если сначала Логинов чувствовал раздражение, то после этих слов ощутил прилив адреналина: кажется, началась движуха!

– Да-да, Анна, я вас, конечно же, помню! – ответил он как можно дружелюбнее. Виктор и в самом деле запомнил ее красивые икры и тонкие лодыжки, хотя в целом женщина не произвела на него впечатления, показавшись слишком уж пресной. – Что-то случилось?

– Даже не знаю, – нерешительно проговорила она. – Вы просили звонить, если я что-то найду или вспомню…

– Вы что-то нашли?

– Нет, и мой босс все еще вне доступа, но…

– Но что?

– Ко мне тут опять кое-кто приходил.

– Эдуард или Луиза?

– Нет, не они. Очень симпатичный молодой человек, представился Романом Вагнером.

– Он тоже хотел узнать, написал ли Карл завещание?

– Нет.

– А зачем же тогда…

– Он спрашивал, кто интересовался завещанием его отца.

– Вот как! – пробормотал Виктор. – Вы сказали ему?

– Да, ведь ни Луиза, ни Эдуард не являются нашими клиентами, а Карл – да. Я совершила ошибку?

– Не думаю – тем более что вы меня предупредили, спасибо.

– Это вам поможет?

– Несомненно!

И как же сие понимать? Если Роман Вагнер хотел получить такого рода информацию, означает ли это, что все его утверждения насчет потери памяти – чистой воды брехня? Можно ли на этом основании утверждать, что он в курсе существования завещания?

Блюда на столе внезапно утратили свою привлекательность, и Логинов, тяжело вздохнув, принялся лениво ковырять вилкой в салате, а его мысли при этом скакали и кувыркались в голове, словно мячики в барабане «Русского лото».

* * *

Евгения Олеговна Патрушева проживала в непосредственной близости от места работы, хотя в таком маленьком местечке, как Каложицы, все, по сути, находится рядом. Дверь им открыла девочка-подросток – очевидно, дочь воспитательницы. Патрушева оказалась полной, сравнительно молодой женщиной приятной наружности, и она явно была больна: у нее слезились глаза, она то и дело сморкалась в большой клетчатый платок и сразу предупредила визитеров, что им лучше держаться от нее на расстоянии, если они не желают заразиться.

– Очень жаль, что Рома оказался в такой ситуации! – проговорила она, сокрушенно качая головой. – А я-то радовалась, что ему выпал счастливый билет!

– Вы о Карле Вагнере?

– Конечно! Рому усыновил состоятельный человек, и я могла предполагать, что теперь-то уж у него все будет хорошо, ведь ему пришлось так много вынести!

– Расскажите, пожалуйста, поподробнее, – попросила Лера. – Ваша директриса кое-что нам поведала, но, честно сказать, только еще больше запутала!

Воспитательница задумалась на несколько минут. Посетители терпеливо ждали.

– Рома был странным мальчиком, – сказала она наконец. – Он попал к нам лет в двенадцать-тринадцать, насколько я помню. Это всегда тяжело для «домашних» детей: неожиданно они оказываются в незнакомой, непонятной для них обстановке и либо теряются, либо пытаются восставать.

– А Роман восставал или потерялся?

– Ни то, ни другое.

– Это как? – удивился Севада.

– Он замкнулся. Поначалу мне даже казалось, что он глуповат: предметы ему не давались, и он получил плохие отметки. Но позже я поняла, что ошиблась: Рома потерял веру.

– Потерял веру? – переспросила Лера.

– Он решил, что дед его предал, сдав в детский дом.

– А разве это не так?

– Дедушка Ромы был очень простым человеком, знаете ли. Он пятьдесят лет отработал в лесхозе, а Роме требовалась специализированная помощь.

– Вы об эпилепсии?

– Не только. Честно говоря, не понимаю, как в подобной семье мог уродиться такой ребенок!

– Какой – такой?

– С тонкой душевной организацией, вот какой.

– Вы знали его мать?

– Нет, она погибла задолго до того, как Рома попал к нам.

– Погибла?

– Попала под поезд.

– Ужас какой!

– Там… темная история какая-то.

– Почему – темная?

– Да я толком и не знаю!

Лере показалось, что собеседница недоговаривает, однако она не стала настаивать: в конце концов, смерть матери Романа Вагнера не имеет отношения к дню сегодняшнему.

– А кем был его отец? – поинтересовалась она.

– Понятия не имею, я встречалась только с дедом. Из-за частых припадков Ромы он совсем отчаялся, не понимая,