Шрифт:
Закладка:
Действительно, физический доступ лишь частично свидетельствует о более широком приобщении публики к искусству. П. Бурдье и А. Дарбель в своем интригующем исследовании показали, что художественный вкус, на первый взгляд совершенно «естественное» явление, на самом деле является «культивируемым удовольствием»; музеи отнюдь не предлагают демократичную художественную площадку для всех; их истинная функция – это, скорее, «усилить для некоторых чувство принадлежности, а для других – чувство исключения» [Bourdieu et al. 1990: 109, 112][382]. Русский Эрмитаж даже в либеральные 1860-е годы функционировал именно как такой институт исключения.
Если потенциальные посетители музея нуждались в базовом эстетическом образовании (что до сих пор воспринималось как само собой разумеющееся владельцами Эрмитажа и их гостями из высшего общества), то сам музей нуждался в публичности. Недостаточно было открыть двери, охранявшие национальные сокровища, и сделать произведения искусства общедоступными для публики; для успеха учреждения важна была поддержка русского общества. В конце 1850-х годов Александр II заказал серию акварелей, изображающих Зимний дворец и Эрмитаж и запечатлевших для потомков каждую деталь императорского музея; вскоре после этого была выпущена серия каталогов и путеводителей, которые должны были помочь все возрастающему числу посетителей, не обремененных эстетическим образованием, ориентироваться в обширных галереях музея. Публикации об Эрмитаже в путеводителях, путевых заметках, художественных журналах и массовой прессе помогали преодолеть разрыв между искусством и обществом. Эти тексты, наряду с административными изменениями 1860-х годов, постепенно начали улучшать публичный образ музея. Очевидна связь между растущим количеством посетителей и увеличивающимся производством литературы о музее в 1860-е годы; в 1880-е и 1890-е годы наблюдался еще один такой рост, а в первые десятилетия XX века газеты также включились в эту распространительную сеть, чтобы удовлетворить растущий спрос на информацию о музее и его сокровищах.
В период с 1859 по 1865 год один за другим вышли четыре путеводителя, все они были рассчитаны на рядового посетителя [Сомов 1859; Жиль 1861; Каталог картин 1863; Григорович 1865][383]. Среди них была «Прогулка по Эрмитажу» Григоровича, который в своем описании музея опирался на центральные понятия 1860-х годов: национальная гордость и массовое образование. Произведение автора явно имело целью всколыхнуть патриотические чувства у рядовых читателей: «Мало того что Эрмитаж, со всеми заключающимися в нем сокровищами, невольно приподымает чувство национальной гордости в каждом, кто в нем побывает – он действует еще в пользу развития вкуса и, следовательно, незаметно просвещает посетителя». Григорович желал представить музей как популярное место:
Значение Эрмитажа для России доказывается тем, что хотя до сих пор он был мало доступен, хотя в обществе нашем не заметно сильного влечения к художеству – Эрмитаж, тем не менее, пользуется в нашем отечестве большою популярностью. Произнесите слово «Эрмитаж!» в любом конце России – каждый уже слышал его. О нем расспрашивают даже те, которые никогда не бывали в Петербурге [Григорович 1865: 152, 4].
Путеводитель Григоровича – одна из первых сознательных попыток популяризации Императорского Эрмитажа. Важная работа по рекламе коллекций музея продолжилась в последующие десятилетия на страницах новых художественных журналов, таких как «Вестник изящных искусств» и «Мир искусства»; фоторепродукции шедевров музея также помогали афишировать Эрмитаж среди широкой аудитории [Левинсон-Лессинг 1985: 204–228]. Русские художники, для которых Эрмитаж с самого начала служил мастерской и школой, вскоре объединили свои усилия в его популяризации. В художественном сообществе 1880-х годов музей приобрел престиж, в частности, благодаря знаменитым художникам И. Е. Репину и В. И. Сурикову, которые сыграли ведущую роль в восстановлении положительной репутации Эрмитажа после многих лет пренебрежения [Микац 1996: 65].
Возможно, главная причина отсутствия популярности Эрмитажа у русской публики заключается в том, что его превращение в публичный музей совпало с подъемом русской национальной эстетики, о чем будет подробно говориться в следующей главе. В 1860-е годы внимание русского общества было обращено на новую русскую школу живописи. Публика требовала русских картин, которых в Императорском Эрмитаже, известном своей коллекцией европейских шедевров, было на удивление мало. Недостаток общего образования в области западноевропейского искусства в сочетании с возросшим интересом ко всему русскому привел к тому, что пресса просто обходила Эрмитаж, оставляя его на задворках проекта построения нации.
На рубеже столетий Эрмитаж продолжал поддерживать альтернативную модель культурной идентичности, впервые предложенную в просветительскую эпоху Екатерины Великой, которая укоренила национальную гордость в коллекции иностранного искусства мирового уровня. Некоторые критики утверждали, что музей так и остался «заморожен» в эпохе Екатерины Великой [Стасов 1894–1906, 1: 454]. Когда в конце XIX века Бенуа провозгласил, что Эрмитаж является «главным музеем Российского государства», эпоха острых споров о национальности в искусстве в основном подошла к концу [Бенуа 1911: 1]. Образ этого музея в русской публичной сфере зависел в значительной степени от того, с какой точки зрения писавшие о нем рассматривали искусство – национальной или космополитической. Во второй половине XIX века, когда в художественном дискурсе доминировали вопросы национальной идентичности, русская публика не проявляла активного интереса к этой всемирно известной коллекции. В некотором смысле спорить было не о чем, с чем и связана скудость популярных текстов на эту тему в прессе.
Нарративы Академии художеств
На фоне широкомасштабных реформ во всех сферах публичной жизни Императорская Академия художеств в 1864 году отметила свой столетний юбилей. Годовщина стала важным поводом задуматься об истории этого института и его роли в русском обществе. В ранней истории Академии выделяются две важные даты. В 1758 году, в царствование Елизаветы Петровны, государственным деятелем и меценатом И. И. Шуваловым была основана Императорская академия трех знатнейших художеств – живописи, скульптуры и архитектуры. В 1764 году Екатерина II даровала ей устав и привилегию [Исаков 1914: 1][384]. За десять лет архитекторы Ж.-Б. Валлен-Деламот и А. Ф. Кокоринов спроектировали новое здание, подобающее храму искусств[385].
Но надпись «Свободным искусствам», украшавшая величественное здание Академии, лишь отчасти отражала актуальное состояние художественных дел в России. Э. К. Валкенир пишет, что «Академия была, по большому счету, оплотом не свободного, а официального искусства». На самом деле, история института была напрямую связана с меняющимися вкусами и прихотями правящего монарха. Например, инициатива Екатерины имела критическое значение для развития художественной сцены в России: будучи заядлым коллекционером, она не только пополнила Эрмитаж одними из лучших образцов западноевропейской живописи, но и позаботилась о том, чтобы в стенах Академии содействовать развитию русского искусства. Уже в первые месяцы своего царствования Екатерина Великая посещала классы в Академии и осведомлялась об успеваемости студентов. Николай I, самозваный знаток изящных искусств, не жалел средств ни на расширение Эрмитажа, ни на поездки художников в Италию. В то же время в 1829 году он поместил Санкт-Петербургскую академию под юрисдикцию Министерства императорского двора, а в 1843 году постановил, что председателями в ней могут быть назначены только члены императорской семьи [Кондаков 1914: 38–40, 42][386]. При карательном режиме Николая I, обобщает Валкенир, «Академия превратилась в инструмент, который воспитывал из художников слуг государства, подчинял искусство нуждам и вкусам двора и управлял художественной жизнью по всей стране» [Valkenier 1989: 3–7]. К середине столетия Академия стала заметно несвободным институтом[387]. В этих обстоятельствах каналы связи между искусством и обществом, которые, как предполагалось, поддерживала Академия, ограничивались проходящими раз в три года выставками и периодическими рецензиями[388]. Судя по периодической печати того времени, три ключевых атрибута,