– Оно отбирает самое дорогое – возможность быть с теми, кого ты любишь. А проклятие моего сына в том, что, если он поцелует девушку, которую любит, он тем самым лишит её части самой себя, лишит сердца и снов. И будет жить с этим вечность.

Белая госпожа исчезла, словно её никогда не было. Я опустилась на колени, разгребла снег и осенние листья. И наткнулась на что-то холодное. Под моей рукой была змеиная кожа. Я содрогнулась, но остановилась, только когда освободила Таура от листьев и снега полностью. Передо мной лежал огромный змей, свернувшийся кольцом. Он был ледяным. Змей спал. Я погладила его кожу, покрытую замысловатым рисунком, и вспомнила плащ Ветреного брата, имевший такой же узор. У его братьев плащи были другие. Старший носил на плечах медвежью шкуру, средний щеголял в плаще, сшитом из барсучьих шкур. Интересно, превратились ли братья в этих зверей? Или также стали змеями, как младший?

– Спасибо, что помог моей сестре, – сказала я, поглаживая змеиную кожу. – Я бы не сумела справиться без твоей помощи.

Я не знала, что делать дальше. Точнее, знала очень хорошо и никак не могла на это решиться. Потому что я должна была отдать Тауру всю свою любовь. Ту самую силу, которая может защитить его от зимы и унять боль. Я должна была отдать её без остатка. Всю. Навечно. Но в отличие от несчастных девушек я не собиралась отдавать Тауру своё сердце и свои сны. Только силу. Я поцеловала голову змея и, закрыв глаза, прошептала:

– Таур, я тебя люблю. Ты, пожалуйста, только не умирай. Хорошо? Не умирай, ты меня слышишь?

Я потеряла счёт времени. Моё тело заледенело, холод проник даже в сердце, а я всё отдавала и отдавала свою силу, всю без остатка. Потом, плача от боли и потери, вновь укрыла Таура листьями и снегом. Руки почти не слушались.

– Отвезти тебя к Рэуту? – спросила Белая госпожа, появившись со мной рядом.

– Да. И ещё. Вы ведь сделаете так, чтобы весной Таур не вспомнил обо мне?

– Обязательно.

– Спасибо.

– Постарайся больше не смотреть в глаза моим детям.

– Постараюсь, – горько улыбнулась я.

– Я могу убрать и твои воспоминания, – предложила Белая госпожа.

– Не надо. Я хочу помнить. Всегда.

– Даже если это причиняет тебе боль?

– Тем более. Таур научил меня одной вещи: боль – это тоже сила. Там, где нет любви, сгодится и боль.

Белая госпожа довезла меня до дома Рэута.

– Люди верят, что в самый холодный день зимы я приношу подарки, – сказала она.

– Они хотят тем самым ободрить своих детей.

– Не важно. В этом году я действительно принесу подарок – тебе. Кроме того, я ведь обещала его, когда ты была ребёнком. – Белая госпожа рассыпалась на множество снежинок, и метель помчалась по улицам города.

Только тогда я позволила себе заплакать. Я стояла, замерев посреди улицы, и ждала сама не зная чего. А пустота в груди становилась всё больше и больше, больнее и больнее. Мне хотелось бы верить, что это любовь. Но любовь не может болеть: любая – счастливая или несчастная – она наполняет тебя ощущением целостности. А та пустота, что была во мне, хотела лишь одного – быть заполненной, хоть чем-то, хоть кем-то. Теперь я понимала Ветреных братьев, хотя моя боль и в сотой доле не была такой же глубокой, как у них.

– Это пройдёт, – услышала я голос Рэута, – у людей это всегда проходит.

Он накинул мне на плечи свой плащ, обнял.

– Пошли домой, Дная, простудишься.

– Домой?

– Конечно. Теперь это твой дом. Должна же ты куда-нибудь возвращаться.

– Я бродячий маг.

– Даже бродячие маги должны куда-нибудь возвращаться. Даже птицы.

Я снова вспомнила того мага, который вырезал для меня игрушку из дерева. Смог ли он стать абсолютно свободным? И вдруг я поняла, что сама я этого не хочу.

– Да, – шепнула я. – Даже птицы. В этом и смысл Пути – вернуться домой.

Рэут скинул образ старца, легко поднял меня на руки и понёс в дом, дверь отворилась перед ним, а затем захлопнулась за его спиной. Маг усадил меня в кресло, сунул в замёрзшие пальцы тёплую чашку с чаем. Опустился рядом на колени, расшнуровывая мои ботинки.

– Почему ты заботишься обо мне? – спросила я.

– Наверное, потому, что мне этого хочется. – Рэут снова стал стариком, кряхтя, поднялся и отнёс мои ботинки в прихожую.

– Рэут, – позвала я. – Какой ты настоящий?

– Это важно?

– Мне интересно…

– Значит, не важно.

А вечером, когда мороз трещал так, что не было сил высунуть нос на улицу, я действительно получила подарок. На крыльце дома с синей кошкой лежал большой свёрток. Рэут занёс его в дом.

– Кто-то принёс нам подарок.

– Белая госпожа обещала его мне.

– Что там?

– Не знаю.

– Может, не открывать? – предложил Рэут. – Вряд ли Белая госпожа прислала тебе сладости.

– Это будет нехорошо с моей стороны – не принять дара. К тому же, а вдруг всё же сладости.

Я раскрыла свёрток и отшатнулась – моим подарком оказался плащ из змеиной кожи. На секунду я подумала о худшем и только потом сообразила, что каждый год младший избавляется от змеиного облика. Каждый раз выбирается из кожи. От мысли, что с Тауром ничего не случилось, мне стало легче.

– Не простая кожа, – сказал Рэут, прикасаясь к плащу.

– Это кожа младшего из Ветреных братьев, – сказала я и провела по плащу ладонью.

– Сожжёшь? – спросил Рэут.

– Буду носить.

– Зачем? Это же принесёт тебе только боль.

– Боль – это тоже сила, – сказала я, продолжая гладить змеиную кожу.

Лоб обожгло. Поймав на ладонь золотой лепесток, я не удержалась от слёз.

Рэут не утешал меня, просто обнял и гладил по волосам.

– Дная, не плачь, красная линия на твоём лбу станет не клеймом позора, а символом свободы.

– Разве это не уродство?

– Уродство. Индивидуальность. Гордое знамя твоих побед. Что это будет – решать только тебе. – Рэут внимательно посмотрел мне в глаза. – Но как бы там ни было, нам нельзя сидеть без дела. Сны девушек будут у нашего дома лишь до весны.

– Почему? – Я вытерла слёзы.

– Потому что они растают вместе со снегом. Как только просыпаются Ветреные братья, сны влюблённых в них девушек исчезают. И братья ищут новых возлюбленных. Так уж устроено. Так что тебе нужно найти другой источник. Или решить проблему раз и навсегда.

– Рэут, почему каждый раз ты так поспешно гонишь меня прочь?

– Почему же, ты можешь оставаться у меня, сколько захочешь, – пожал плечами