– Я чувствую в тебе перемены.

– Жаль, что они так недолговечны, – вздохнула Клио.

Каэр молчала, не зная, как сгладить чужую печаль, а Клио стало ужасно совестно.

– Это ничего. Я рада, если смогу стать проводником вашей силы.

Ткач Снов мягко улыбнулась.

– Я знаю, как сложно порой находить счастье в том, что у тебя есть. Особенно когда кажется, что имеющегося несправедливо мало. Когда ты достоин лучшей судьбы. И знаю, как сложно не желать большего. Тем важнее уметь остановиться и понять: предела не существует, и если жить в вечной погоне за чем-то большим, чем-то лучшим, то можно попросту упустить саму жизнь. Во всем ее несовершенстве.

Закусив щеку, Клио кивнула. Ком в горле – не за свою участь, а за бесконечное жизнелюбие самой Каэр – помешал ответить. Той же понадобилось всего несколько мгновений и мысленный призыв, чтобы «девичью» компанию разбавил вынырнувший из белесой пустоты Ловец Снов.

– А теперь подойди ко мне, сестра. Мне нужно вложить в тебя лишь еще немного рассветности, чтобы она вытеснила живущую в тебе полуночную силу. На какое-то время этого хватит.

А потом все вернется на круги своя.

Что ж, тогда все, что Клио остается – использовать милость и дар Каэр во благо. Помочь всем, кому успеет.

В нее снова влилась божественная сила Туата Де Данная. Однако на этот раз ощущения затопившей душу рассветности была куда острей. Клио словно плыла на золотистых волнах или купалась в солнечных лучах. Энергия, наполнившая ее от макушки до кончиков пальцев ног, пьянила и потрясала. Казалось, еще немного, и за ее спиной распустятся крылья, сотканные из ветра, радуги и солнца.

Клио пронесла эту силу с собой в реальность осторожно, боясь пролить даже каплю. Ник, бледноватый после разговора с Морриган, сидел на краю кровати.

– Твоя сестра просила ее извинить. Какие-то срочные королевские дела.

С улыбкой кивнув, Клио спустила босые ноги с кровати. Рассеянно погладила по перышкам голубку.

– Ты не чувствуешь, не видишь окружающей меня полуночной энергии?

Ник, внимательно глядя на нее, покачал головой.

– Как думаешь, будет слишком эгоистично, если я воспользуюсь тем, что тэна ушла? – застенчиво спросила Клио. – Не для других. Ненадолго, но… только для себя.

Ник придвинулся к ней, нежно поцеловал в лоб.

– Ты, как никто другой, это заслужила.

Глаза Клио засияли.

– Тогда… Мы можем недолго прогуляться по Кенгьюбери?

Ник негромко рассмеялся.

– Все, что угодно, птичка. Для тебя – все, что угодно.

Глава 21

Вечный пленник

Со всех сторон пленника окружали тонкие смоляные прутья. Их оплетали черные лозы, напоминающие змей. Гладкие, глянцевые, словно паутина Ткача Кошмаров…

Палитра первозданной полуночной силы небогата, но Бадо́ всегда нравился черный цвет.

Пленник стоял в клетке, опустив голову на подбородок. То ли пытался подарить своей душе жалкое подобие сна и покоя, то ли глубоко погрузился в собственные мысли. Бадо́ недовольно нахмурилась. Ей хотелось, чтобы он видел каждое ее появление, чтобы, пока она шла к его тюрьме, пронзал ненавидящим взглядом ее лицо и тело…

То, что когда-то так страстно желал.

Но, невзирая на то, что Бадо́ заперла его в клетке, навсегда отрезав ему путь в чертоги Дану, путь в небеса, с каждым днем, с каждым месяцем и каждым годом огонь ненависти в нем все больше затухал. На смену той пришло что-то иное. Смирение? Нет, он не смирился. Попытка понять ее? Нет, он не понимал до сих пор.

Бадо́ это не нравилось. Не нравилось его спокойствие, тесно сплетенное с безучастностью к собственной судьбе. Не нравилось, что ее слова оставляли его равнодушным. Он должен был ненавидеть ее, а значит – страдать, зная, что источник его ненависти неуязвим.

Выведенная из себя его спокойствием, Ткач Кошмаров впервые призвала теней. Они терзали пленника, рвали его проклятую рассветную душу на части, на клочки. Бадо́ знала, за какие ниточки дергать, чтобы заставить кого-то по-настоящему страдать.

В мире теней боль приходила не от раздраженных нервных окончаний, поврежденных тканей и разрезанных органов и вен. Мир теней полнился болью, купался в боли, боль была частью его естества. Одни верили, что души приносят ее с собой из живого мира, будто запечатывая в себе мучительный миг собственной смерти – а, может, и все то, что предшествовало ей. И если для светлых чувств и эмоций в мире мертвых не находилось места, и их неизбежно уничтожала царящая здесь живая и голодная тьма, то боль… Она приживалась.

От нее можно было закрыться, ее же, используя полуночную силу, можно было призвать. В отношении себя Бадо́ практиковала первое, в отношении других – второе. Однако существовал риск, забывшись, открыться и невзначай впустить в себя боль. Как утопающий, чьи легкие горят от недостатка воздуха, рано или поздно вдыхает воду.

Ткач Кошмаров делала все, чтобы страдал ее пленник. Киан… Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник…

Ее бывший возлюбленный и отец двоих ее детей.

Однако, несмотря на все испытания, что Бадо́ ему уготовила, несмотря на пожирающую изнутри ненависть к ней, несмотря на все ее жалящие слова о судьбе их дочерей, сломить Киана ей до сих пор так и не удавалось. Это злило, восхищало и возбуждало одновременно. Но, даже испытывая странную привязанность к нему, быть может, переплетенную с ностальгией, Бадо́ никогда не забывала того, что сделал Киан.

Того, что он ее убил.

Киан пришел к ней той ночью бледный, дрожащий всем телом. Бадо́ морщилась, глядя на него. Мужские слезы она была готова простить лишь в том случае, если это слезы тех, кто потерял ее.

Впрочем, в каком-то смысле именно это и произошло.

Срывающимся голосом Киан рассказал ей о Ведающей Матери Аойфе – главе общины лесных ведьм, в которой он родился и где провел всю свою юность, прежде чем понял, что его призвание – судьба странствующего друида. В тот момент впервые за долгое, очень долгое время в душе Бадо́ пробудился страх.

Она знала, что пророчества Ведающих Матерей ненадежны, как ненадежен временной поток, сотканный из иных реальностей. Предводительницы лесных ведьм и сами не знали, в какой именно момент будущее постучится к ним в дверь, приняв облик смутных образов и пророческих видений. Это было нечто сродни озарению, всплеску силы…

Но как же это было не вовремя.

Киан был словно пьян – его язык заплетался, взгляд осоловело блуждал по спальне, которую