– Какая беда? – воскликнул Рувим. – Чем мы заслужили беду? Разве мы утаивали наши товары? Или не платили положенного? Кто-то опять оклеветал нас?

– Да не в этом дело! Все гораздо хуже.

– Хуже? О мой Бог! Князь начинает войну с Хазарией?

– До вас дошло уже, что на Вуефастовом дворе обнаружили поклад? Кто-то подбросил туда двух сушеных жаб…

– Да, мы слышали про жаб, – дрожащим голосом подтвердила жена Рувима. – Все говорят…

– А вы слышали, что при них еще было заклинание бесов на греческом языке?

– Заклинание бесов?

– Да. Я видел его своими глазами. Упоминается бес Гилу, бес Артемида и еще несколько таких же страшных могильных бесов. Это колдовство направлено против и Вуефаста, и даже против людей посильнее его. Воевода сам будет допытываться, кто здесь виноват. И он думает на вас.

– На нас? – Рувим чуть не подпрыгнул от неожиданности. – Но чем мы могли…

– Это заклинание составил ученый человек. Таких в Киеве не очень-то много. А вы, жидины, знаете грамоту, читаете библосы…

– Но мы не читаем по-гречески!

– Воевода думает, что кто-то из вас может знать и греческий. Он думает на тебя, Рувим, ты ведь учишь ваших людей вере. Я не хочу, чтобы ты пострадал, потому и пришел предупредить. Никто не должен знать, что я здесь был. Ты можешь еще спасти себя, но должен о себе позаботиться.

– Но дела в это лето идут плохо, у нас совсем нет лишнего серебра…

– Дело такое важное, что серебро не поможет. Поможет вам одно – если передадите воеводе какие-нибудь полезные сведения. Поговори с вашими людьми. Может, кто-то знает, кто такой мудрец, что умеет заклинать бесов по-гречески. Пусть жена поговорит с вашими женщинами. Может, кто-то пожелал зла Вуефасту или Мистине…

– Да разве мы стали бы желать зла Мистине? Мы живем здесь только благодаря ему! – Рувим воздел руки. – Видит Бог, нам ведомо, что князь желал бы изгнать нас всех отсюда, как уже были изгоняемы наши отцы и деды, как будто мы опять просим дани! Мы ничего не просим, мы хотим лишь мирно жить и честно вести свои дела!

– Князь опасается, что мы передаете через рахдонитов сведения в Итиль о его делах, о его войске и замыслах. Поэтому он желал бы вас изгнать отсюда, а ваше урочище сжечь, чтобы не возвращались. Только княгиня Эльга и воевода Мистина оберегают вас от этой участи, потому что знают, что вы – добрые и мирные люди. Но если вы не поможете воеводе найти того колдуна, то князь воспользуется этим делом, чтобы от вас избавиться. И удастся ли вам спасти свои жизни – этого я не знаю. Так может, ты что-то слышал?

Торлейв взглянул на Рувима, потом на его притихших от испуга домочадцев.

– Жив Господь! Я ничего не знаю.

– Ну так постарайся узнать. Если будут хоть какие-то слухи об этом деле, пришли Йону к моей матери. – Торлейв кивнул на сына Рувима. – Мы желаем, чтобы эта гроза не сокрушила вас, но дело опасное, очень опасное… Мне пора.

– Да будет благосклонен к тебе Бог и помилует тебя! – бормотал Рувим, провожая Торлейва к воротам.

– Аз шалом лах![55] – грозно рыкнул Агнер, и Рувим содрогнулся.

Трое гостей исчезли.

В тени деревьев ждал Патрокл с лошадьми – его оставили здесь, чтобы не привлекать внимание в тихую ночную пору к всадникам.

– А что, это правда, – тихо спросил Илисар, когда Торлейв уже хотел сесть в седло, – что князь хочет изгнать всех здешних хазар?

– Я слышал, что есть у него такие мысли. Если найдется хоть какая-то связь между ними и теми жабами, он будет только рад. И чем быстрее все дело выяснится, тем им же безопаснее. Так что им и правда стоит постараться.

– А если связь и не найдется, то воевода все равно узнает много нового о жителях города, – заметил Агнер. – Он хочет, чтобы все следили за другими, боясь за себя, и тут столько разного может всплыть…

* * *

Утром к Мистине на двор приехал Радольв – старший сын Вуефаста.

– Нашли что? – спросил Мистина, встретив его в гриднице.

– Ничего. Из дорогого у челяди в пожитках что нашли – свои же пожалования. А еще отец рассудил: коли был бы причастен кто из своих, то гадов зарыли бы в углу двора, под крыльцом, еще где. И мы б их сто лет не нашли… ну, если бы искать не стали. А искать стали бы…

– Когда третьего покойника из дома вынесли бы, – повторил Мистина.

– От слова не сделается! – отогнал это мрачное предположение Радольв. – А тут просто на крыльцо бросили. Знали же, что как рассветет – так и найдут. Выходит, не было у злыдней времени зарывать. Стало быть, чужие. Как-то исхитрились ночью бросить. Я посмотрел – у нас там груша возле тына старая стоит, снаружи. Могли на нее залезть и оттуда гадов метнуть на крыльцо.

– А ты пробовал – можно добросить?

– Нет. Так и гадов тех сожгли. Не новых же делать!

– Ну, хоть палку возьми какую, залезь снаружи на грушу и попробуй метнуть на крыльцо. Если получится – я поверю, что ваша челядь непричастна. Почти поверю… – пробормотал Мистина, когда Радольв отправился метать палку.

Поговорить со своими церковными греками – отцом Ставракием и дьяконом Агапием – обещала сама Эльга, хоть и считала сущим бредом, что кто-то из них стал бы сушить жаб и призывать демона Артемиду. К Острогляду, главе всей «Предславовой чади», Мистина отправился сам. Острогляд принадлежал к старому киевскому роду и поднялся еще выше благодаря женитьбе на Ростиславе Предславне, родной внучке Олега Вещего и дочери моравского князя Предслава. Станимир Предславич, сводный брат покойной Ростиславы, был намного моложе и не обладал в Киеве таким влиянием. Мистина, много лет близко зная Острогляда, не мог вообразить, чтобы тот сушил жаб и рисовал греческие буквы ради порчи на два других высочайших киевских рода, но в кругу его моравских родичей могли отыскаться следы, ведущие в нужном направлении.

Ради жары и давнего знакомства Острогляд встретил Мистину, сидя в одной сорочке и даже распоясанным, со жбаном кваса под рукой. Потное круглое лицо утирал рушником. О жабах на Вуефастовом крыльце он уже слышал – к началу второго дня об этом толковали на всех киевских торгах и улицах. Но очень хотел услышать рассказ очевидца, чтобы отделить истину от болтовни.

– Неужто правда – беса полуденного призывали в том пергаменте? Что, мол, «дозволяю тебе, лукавому, и нечистому, и скверному, и мерзкому,