— Но если ты тут застрянешь, — говорит Рейлин, начиная отъезжать, — или нужно будет заплатить залог…

— Ага, ага.

Я коротко взмахиваю рукой, надеясь, что такого не случится. Затем жду, пока она не отъедет, не пропадет из вида, прежде чем и самой скрыться за магазином.

Как и в поместье, едва я оказываюсь за зданием и вижу стол для пикника, на меня накатывает прошлое. Через два года после смерти дедули я однажды пришла сюда одна. Спросила Буббу Дунна, сколько колбасы и крекеров он мне даст за доллар. Думаю, он меня пожалел, потому что дал мне бутылку «Колы», колбасу и крекеры, да еще и несколько пятицентовых жвачек сверху. Я подумала, что сорвала джекпот. Выскочила с добычей в руках из задней двери и вприпрыжку понеслась к столам у пруда.

Грохот крышки помойного бака испугал меня до полусмерти. Я едва не уронила свое барахло. Тогда я и увидела его — юного Грача, прячущегося за помойкой, в которой он рылся. Он так вытянулся за лето, что перерос свою одежду. Она не только была ему мала, но и выглядела неважно. У меня сердце разрывалось от такого зрелища, от знания, что ему приходится искать еду в мусоре. Стыд не давал ему посмотреть мне в глаза, но стыдиться должно было мне. Мне даже в голову не приходило, что у него не было дома или завалявшегося доллара, чтобы добыть еды.

Мы разделили колбасу и «Колу», пока пересчитывали зависших над прудом стрекоз. Хвастались, сколько можем выловить головастиков за раз. И рассуждали о том, почему черепахи так называются, ведь ничего похожего на череп в них нет.

Когда я наконец спросила, где он провел весь прошлый год, Грач не мог вспомнить. Для него время зачастую не существовало. Только длинные провалы между жизнями мальчика и вороны.

— Почему ты вернулся? — спросила его одиннадцатилетняя я. Мне не хотелось прозвучать грубо или неблагодарно, я просто не понимала.

— Смерти. Души. Они всегда приводят меня обратно к тебе. — Произнеся эти слова, он украл мое сердце. С тех пор оно у него.

В ту неделю умер мистер Аллен Робертс — вот почему вернулся Грач. Я пыталась спасти старика, после того как он свалился с лестницы, собирая персики. Но, похоже, благословенный Господь хотел с ним побеседовать, и я ничего не смогла поделать. Ну или так сказала бабуля.

В ожидании меня Грач сидит на столешнице того же стола для пикника, устроив босые ноги на лавке. Теперь еще и красивый как дьявол.

— Следишь за мной? — говорю я с ухмылкой. Я сажусь рядом с ним. Дорога и парковка у участка обе видны отсюда.

— А стоит? — Он большим пальцем поворачивает мой подбородок, чтобы хорошенько рассмотреть мою щеку. Лицо заливает краска, я не могу не задуматься, видел ли он, как Лорелей вдарила мне.

Мы сидим так несколько тихих мгновений. Я вдруг снова чувствую себя тринадцатилеткой, готовящейся к первому поцелую.

По дороге проезжает машина, и я оживляюсь, но это не Оскар.

— Ждешь его?

Помрачневший взгляд Грача обращается к участку шерифа через дорогу. То, как он выплевывает слова, заставляет меня осознать, что он в курсе того, что мы с Оскаром когда-то встречались. Вина прибивает мой взгляд к земле. Я гадала, не по этой ли причине он держался от меня подальше последние несколько лет. Еще я гадала, были ли у него женщины в те промежутки времени, когда мы не виделись. Но мне не хватает храбрости спросить или, возможно, желания знать.

— У нас с Оскаром ничего нет. Больше нет. — Я поднимаю глаза на Грача. — Давно уже.

Его напряженные плечи расслабляются, взгляд становится мягким.

— Мне надо поговорить с ним о деле. У меня есть теория, — начинаю я. — О том, как умерла Адэйр.

Я рассказываю ему о видениях Адэйр, разговоре с Гэбби Ньюсом, кулоне Лорелей, которая поставила мне синяк на щеке, искореженном бампере и предполагаемом мертвом олене — в общем, обо всем.

Грач не сомневается во мне, в отличие от Рейлин. Не думает, что у меня крыша поехала, как Дэвис. Да и вообще, он внимательно слушает все, что я ему говорю, будто это слово божье.

Он кивает с пониманием:

— Тогда я надеюсь, что Оскар тебе поможет.

Я тоже надеюсь.

Задняя дверь в магазинчик Бобби открывается пинком, заставляя нас обоих вздрогнуть. Но это просто мясник выносит мусор. Он скользит по нам взглядом и возвращается к забрасыванию мешка в бак, когда ничего интересного не замечает.

Случайная ворона приземляется на электропровода у дороги и каркает.

— Подружка? — спрашиваю я, не сдерживая смешка.

Он смеется.

— Нам точно надо что-то сделать с твоим языком.

Его взгляд скользит к моим губам. Мысли разбегаются.

Ворона снова раздражающе громко каркает. Затем она улетает к деревьям. Еще одна машина проезжает по дороге, и опять не Оскара.

В голову приходит мысль. Я склоняю голову, чтобы посмотреть на Грача.

— Ты знаешь, кто я, когда ты в том теле? — с искренним любопытством спрашиваю я.

Он качает головой:

— Вроде того. Когда я здесь… — он машет рукой в воздухе, обозначая Черный Папоротник, — или когда я рядом с тобой, ворона позволяет мне взять контроль. — Странно слышать, как он обращается к вороне как к отдельному существу. Но, наверное, так и есть. — Ее глазами я вижу души. Так я могу найти тебя.

Мне нравится, как это звучит.

— А когда ты не здесь?

Он морщит лоб.

— Это похоже на туманный сон. Все тускнеет. Всплески видов и звуков, но воспоминания затянуты темной пленкой. Я будто где-то далеко. Я не Грач и не ворона, но что-то иное. Потерянное.

— Значит, ты не свободен. — Это не вопрос. Это осознание того, что он привязан ко мне, моему дару и зависит от милости вороны.

— Время для меня течет по-странному, и живет большей частью ворона, — признается он.

Но это же совсем не жизнь.

— Эй. — Он машет рукой передо мной. — Я здесь благодаря тебе.

Он прав. Но слова Дэвиса не уходят из головы: «Ты должна перестать цепляться за нее. Так горевать нездорово». Что, если Грач — просто что-то в моей голове, что помогает мне справиться с горем? Я касаюсь его руки, чтобы обрести равновесие.

Он кажется настоящим.

Я замечаю, что «Бронко» Оскара стоит у участка шерифа по другую сторону дороги. Должно быть, мы за разговором не заметили, как он вернулся.

— Не уходи никуда. — Я встаю.