и Трюс замешались в толпе; они даже положили цветы на то место, где упал Крист, притворяясь, что скорбят по нему [217]. И вдруг из фургонов полицейские вывели девять жителей Харлема, закованных в кандалы. Их арестовали днем ранее по подозрению в соучастии в убийстве Криста. Теперь их выстроили на улице перед толпой, которая постепенно начала понимать, что никакого следствия и суда не будет. Девушки попытались сбежать, но удалось это только Ханни. Гестапо оцепило толпу, стоявшую на мосту. Трюс и Фредди вместе с другими харлемцами должны были принудительно стать свидетелями казни.

Девятерых заключенных поставили на узкую полосу газона на пересечении Лейдсеварт и Вестерграхт, прилегающую к мосту, где произошла ликвидация. Офицер в черной фуражке выкрикнул приказ; полицейские подняли винтовки и прицелились. Потом, в мертвой тишине, какой-то старик из толпы запел национальный гимн Нидерландов, «Вильгельмус».

Пел он недолго. Прозвучал следующий приказ, и по улице разнесся грохот выстрелов, эхом отразившийся от кирпичных стен старинной Гроте-Керк.

Перепуганная толпа вынуждена была смотреть, как мертвых мучеников подбирают и загружают назад в фургоны, на которых привезли. Фургоны исчезли так же быстро, как появились, оставив по себе лишь страшные воспоминания.

Ныне в Харлеме, близ центрального собора, стоит мемориал в память казненных в тот день. Вот их имена: Виллем Бухлер, Фердинанд Маасвинк, Якоб де Фриз, Иоганнес Вутрих, Корнелис Влот, Вильгельмус де Боер, Дорнелис Эрендс, Калей Темплеман и Роберт Логгерс [218].

Глава 21

Сопротивление было обескуражено двойным покушением на Криста в то октябрьское утро. Новое центральное командование, внутренние войска, подчинялось преимущественно зятю королевы, принцу Бернхарду, который вернулся из Лондона и снова находился на континенте, при союзнических силах в Бельгии. В самих Нидерландах организацию возглавляли региональные командиры, которым приходилось контролировать разрозненные отряды, как у Франса ван дер Виля, давно привыкшие действовать автономно. Управлять ими было непростой задачей.

В Харлеме новое командование возглавлял бывший голландский прокурор Н. Г. Сиккел, зять Питера Гербранди, премьер-министра правительства Нидерландов в изгнании. Сиккел назначил совет командиров, базировавшийся в Вельсене, к северу от Харлема. Совет возглавляла пара полицейских офицеров, Юп Энгельс и Аренд Кунткес. Они были участниками OD, отряда Сопротивления, состоявшего преимущественно из голландских военных и государственных служащих, которых в период оккупации сместили с их постов. Некоторые вошли в своего рода «теневое правительство», некоторые продолжали сотрудничать с оккупационным режимом, но при этом поддерживать связь с Сопротивлением, служа информаторами.

Неудивительно, что между новым руководством и RVV в Харлеме немедленно возникли взаимные подозрения. Для начальства в Вельсене ван дер Виль и трое юных девушек из его ячейки были опасными бунтовщиками. Между ними явственно просматривались политические и классовые различия; Сиккел, Энгельс и Кунткес относились к голландской буржуазии и занимали государственные посты [219]. Ван дер Виль и его отряд начинали как организация коммунистического Сопротивления, накрепко связанная с рабочим классом. Они оставались верными левой политике и с трудом мирились с необходимостью сотрудничать с группой полицейских и прокуроров, поддерживавших связи с коллаборационистским режимом, все еще действовавшим в Нидерландах.

Кроме того, новое руководство было склонно к сексизму: тот факт, что ядром харлемской RVV являются три девушки, позволял легко отвергнуть их опыт и мнение.

Для ван дер Виля, девушек и всех остальных участников харлемской RVV было сложно смириться с подчинением группе голландских полицейских, порой сотрудничавших с теми же самыми людьми, которых RVV активно преследовало и пыталось убить. Новые командующие были настолько уверены в своей неприкосновенности при текущем режиме, что пренебрегали даже основными мерами безопасности: например, выбором надежных мест для встреч и собраний. Бывший комиссар полиции Вельсена, входивший в состав нового руководства, пригласил местных предводителей LO, KP и RVV прямо к себе домой, чтобы обсудить разногласия между ними. Он жил на чудесной вилле в Хемстеде, и неудивительно, что лидеры «подпольного» Сопротивления сочли безумием вести подобные разговоры в собственном доме. Эти люди жили в совершенно другом мире [220].

Ханни, Трюс и Фредди начали ставить под вопрос некоторые задания, которые получали от нового руководства. Их неоднократно посылали в Гаагу с небольшими посылками для контактов в городе. Уже наступила зима, и им приходилось преодолевать на велосипедах по пятьдесят пять километров из Харлема в столицу на ледяном ветру. Ханни написала Филин Полак записку об одной из таких поездок. «В шесть утра уже вышла за дверь, на жуткий ветер. Волны так и бились [о берег поблизости]. В 9:15 была на месте. Наилучшее сравнение – как мокрая швабра». По пути назад ветер так сильно толкал ее в спину, что она заблудилась и оказалась в Схипхоле [221].

Трюс вспоминала другую поездку в дом господина Энгельса, который заставил их дожидаться в прихожей, а потом дал четверть [гульдена] и четыре сигареты за беспокойство – словно чаевые посыльному [222].

С учетом того, как опасно и тяжело было доставлять эти пакеты, неудивительно, что девушки начали интересоваться, почему они так важны для сопротивления. «Мы считали, что доставляем важные сообщения», – вспоминала Фредди Оверстеген. На четвертую или пятую поездку они не удержались и вскрыли пакет. Внутри лежали украшения и четыре пачки сигарет. И что в них такого важного?

Сделав это открытие, они поехали домой к Сиккелу, чтобы пожаловаться. Он не мог поверить, что его коллеги воспользовались ими в своих целях – собственно, он им и не поверил. Сиккел отправил девушек самих разбираться с начальством в Вельсене. Полицейские в Вельсене были больше потрясены тем, что Фредди, Трюс и Ханни осмелились вскрыть пакет, чем сожалели, что отправляли девушек за полсотни километров в Гаагу ради доставки украшений и сигарет их женам и подружкам [223].

Троица немедленно перестала ездить в Гаагу.

* * *

Но им приходилось совершать и другие долгие велосипедные поездки той зимой. В стране царил голод, и жители Северной Голландии, включая Ханни, Трюс и Фредди, выезжали на заливные поля – низины, которые фермеры использовали под посадки, – в поисках пропитания, включая самый знаменитый экспортный продукт в стране: тюльпаны. Идея есть их, а не любоваться цветами и продавать их по всему миру была настолько необычной, что в местных газетах начали печатать рецепты приготовления луковиц [224]. У зеленщиков и булочников крали их товары; батон хлеба стал ценнейшим приобретением. Топлива, чтобы готовить еду, было настолько мало, что вокруг Харлема начали вырубать леса, запасаясь растопкой. Поскольку вырубка была незаконной, заниматься ей приходилось под покровом ночи.

Война обошла