Шрифт:
Закладка:
Табл. 9. Количество нелегитимных сексуальных партнеров у петербургских студентов середины 90-х годов в сопоставлении с полом (в %)
Совсем недавно среди специалистов господствовало мнение, что мужчины склонны преувеличивать количество своих «побед», в то время как женщины — преуменьшать свои «поражения». В последнее десятилетие XX века так не скажешь: это не соответствует ни духу (кто кого «имеет»?), ни нравам. Кстати, в нашем случае на поставленный вопрос охотнее отвечали женщины, чем мужчины: 96% против 93%. Из распределения удельного веса, представленного в табл. 9, следует: частота сменяемости эротических объектов, по большому счету, не зависит от пола респондента. В действительности только после седьмого партнера начинает оправдывать себя приписываемая мужчинам так называемая «промискуитетность». На самом же деле вполне репрезентативной частью молодых людей (обоего пола) пять-шесть нелегитимных партнеров перестает восприниматься как физиологическая «перверсия», превращаясь в приемлемый рубеж, обозначающий если и не устоявшуюся еще культурную норму, то уж точно практику, которую мало кто рискнет назвать девиацией.
Посмотрим теперь, каков интервал, разделяющий первого партнера от второго. Потеряв девственность, молодые люди тем самым сбрасывают с себя «бремя обязательств», без оглядки устремляются к реализации экспрессивной потребности. Почти каждая четвертая девушка в течение одного месяца находит себе «утешителя»; другой четверти для этого нужно полгода и только остальные проводят в ожидании (необязательно пассивном) немногим более года. Несколько иной ритм поиска партнерши у мужчин. В течение месяца реализовать свою потребность им значительно труднее (14%); «удача» им сопутствует в интервале от двух месяцев до полугода (58,5%), а затем наступает спад, очевидно, обусловленный возросшей избирательностью. Рваному ритму сопутствует многообразие поводов к сближению. У женщин выделяется, как маяк, мотив «сексуальное влечение» (28%). Он превышает следующее побуждение — «просто понравился мужчина» — в полтора раза, а третье — «любовь» — вдвое. Не могу не упомянуть и еще о двух побуждениях, свидетельствующих о девичьей предуготовленности к поступку, — «как-то получилось само собой» и «соблазнение». Мотивация мужчин более привычна. Три побуждения, вобравшие в себя более 75% ответов, по-следовательно по убыванию расположились следующим образом: «просто понравилась женщина», «сексуальная потребность» и «как-то само собой получилось». Особо отмечу, что в смене сексуального партнера как такового 10% студенток и 8% студентов не видели ничего предосудительного: можно с наслаждением покурить, идя по улице; можно заниматься петтингом на эскалаторе, а можно совершить коитус с духовно чуждым тебе партнером. И хотя мое сравнение, признаюсь, несколько утрирует ситуацию, но не настолько, чтобы к ней не присмотреться. Так, у мужчин на две «хорошо» знакомые сексуальные партнерши приходится одна «случайная»; у женщин же соотношение еще более скошено не в пользу «хорошо» знакомого партнера.
Подводя итоги, скажу следующее. Для воссоздания целостного представления о трансформациях, происходящих с половыми субкультурами, накоплен достаточно разносторонний эмпирический материал. Установлен многогранный, противоречивый процесс, который нельзя назвать движением в сторону эгалитаризма мужчин и женщин. Зафиксировано не только сближение мужских и женских мотивов, типов партнеров, практик, но вместе с тем и «размывание» половых стереотипов. При всем неуемном стремлении женщин эмансипироваться «по мужскому типу», проступают вольно или невольно признаки «Другого».
Выскажусь по этому поводу несколько подробнее. Психофизиологическая половая специфика (диморфизм), несомненно, влияет, однако жестко не предопределяет всю гамму эротического самовыражения и экспрессивной направленности мужчин и женщин. Так было всегда, но к концу 20-го столетия «разбалансированность» увеличилась. Механизм социализации, обусловливающий формирование половых субкультур (определенных ожиданий, ценностей, правил, практик), оказывается в одних случаях созвучным, в других — диссонирующим психофизике человека. Тем более и сама психофизика «поплыла»: разрушаются границы перверсий, например, мазохизм сегодня необязательно ассоциируется с дряхлой старостью, а садизм с мачизмом; некоторые перверсии благополучно переродились в парафилию, скажем, мастурбация или фетишизм. Определяющим в новой ситуации становится выбор актором — относительно автономным от социума — меры согласованности природного «каркаса» со становящимися социально-культурными нравами, стилистическим разнообразием, ценностями и сценариями. Неординарность задачи нахождения сексуальной идентичности подтверждается многообразием гетеросексуального (отчасти гомосексуального) поведения юного поколения. Невосприимчивость к происходящей трансформации подчас заканчивается трагично{80}.
Не подлежит ни малейшему сомнению незыблемость природной дифференциации полов; одновременно обнаруживается углубление сексуальной полифонии у женщин и эротической — у мужчин. Массовые опросы весьма рельефно представляют картину эмансипации сексуальности: с одной стороны, прорисовывается специфика каждого из полов, с другой — их поведение сближается по мужскому традиционному образцу. Сосуществование названных тенденций подпитывается тем, что в практиках одних (независимо от пола) сопрягается противоборство обычаям и устраняется наносное, исторически преходящее; другие же (исключительно женщины) отождествляют патриархальные принципы (и традиции) с исторической случайностью («дьявольским наваждением»), отвергая принципиальную возможность вычленить из них общечеловеческое (как ни парадоксально, именно феминистки чаще подсознательно стремятся реализовать всю гамму архаических ценностей и привилегий). Значительная доля мужчин по-прежнему реализует себя в согласии с мачистским стереотипом. Взаимодействие представленных устремлений благоприятствует формированию разнообразных линий сексуального поведения. У женщин они особенно впечатляют: от максимально эмоционально скованных — «библейский» тип (викторианки), через кокетливо игривых — «классический» тип (венерианки), до неприкрыто напористых — «феминистский» тип (трансвеститки и амазонки).
Сказанного как будто достаточно, чтобы понять бесперспективность традиционных стереотипов «маскулинности» и «фемининности». Субкультурные различия не случайны, но и не фатальны. В современном обществе ничто не препятствует росту избирательности и инновационным поискам как мужчин, так и женщин. Эти различия не создают непреодолимых барьеров на пути интериоризации, казалось бы, «чуждых» образцов, приписываемых исключительно тому или иному полу. Так, поведение женщин с откровенно рациональными или садистическими наклонностями, равно как мужчин с повышенно эмоциональным и мазохистским комплексом сегодня уже воспринимается не как перверсия, а, скорее, как вариант нормы. В дальнейшем сексуальные практики будут множиться (как мужские, так и женские), создавая континуум с полюсами от ярких индивидуальностей до субъектов со стертыми «половыми душами» (В. Розанов).
Описанная поведенческая поливариантность — лишь одно из свидетельств активного усвоения женщинами всего спектра социальных ролей, стилей и тактик. Вместе с тем, как и предполагалось, здесь рельефнее, чем в любой другой сфере взаимодействия мужчин и женщин, высвечиваются границы толерантности, выход за пределы которых чреват утратой
