– Пойдем со мной, – сказал я. – Мы вместе вернемся в деревню и найдем решение твоей проблемы. Тебе нельзя здесь оставаться.

Она долго смотрела на меня и наконец пожала плечами.

– Хорошо, я пойду с тобой, но мы не найдем решения, так что я вернусь в свой новый дом.

Солнце уже опустилось довольно низко, когда спустились с холма по извилистой тропе в деревню, а когда добрались до нее и пошли между хижин, наступили сумерки. Несколько мужчин и женщин собрались у шамба Коиннаге, в основном с теми же выражениями заинтересованности, какие я уже наблюдал днем. Приблизившись к бома Коиннаге, я заметил, что они следуют за мной, любопытствуя, какое наказание вынесу я Мумби, словно ее проступок и мой гнев были главным номером вечернего спектакля.

– Коиннаге! – громко позвал я.

Ответа не последовало, и я еще дважды звал его, прежде чем вождь выбрался из хижины с сонным выражением на лице.

– Джамбо, Кориба, – неуверенно проговорил он. – Я не знал, что ты здесь.

Я гневно уставился на него:

– Ты и про свою мать не знал?

– Это ее шамба, – невинно ответил он, – где ж ей еще находиться?

– Ты прекрасно знаешь где, – сказал я, глядя ему в лицо, озаренное отсветами вечерних костров. – Я тебе советую очень тщательно обдумать последствия до того, как ты снова соберешься солгать своему мундумугу.

Он словно бы сжался на миг, а потом заметил деревенских жителей у меня за спиной.

– Что это вы тут делаете? – напустился он на них. – А ну быстро возвращайтесь к себе в бома!

Они отступили на несколько шагов, но не ушли.

Коиннаге развернулся к Мумби.

– Вот как ты меня позоришь перед моими людьми! Зачем ты так со мной? Разве я не вождь этой деревни?

– Я полагал, что вождь в состоянии управиться со своей матерью, – саркастически заметил я.

– Я пытался, – сказал Коиннаге. – Я не понимаю, что на нее нашло.

Он зыркнул на Мумби.

– Я снова приказываю тебе вернуться к себе в хижину.

– Нет, – сказала Мумби.

– Но я вождь! – настаивал он одновременно яростно и жалобно. – Ты обязана повиноваться мне.

Мумби вызывающе уставилась на него.

– Нет, – повторила она.

Он обернулся ко мне.

– Вот видишь, как обстоит дело? – проговорил он беспомощно. – Ты же мундумугу, ты и прикажи ей тут оставаться.

– Никто не смеет приказывать мундумугу, – свирепо огрызнулся я, потому что знал, каким будет ответ Мумби на мое требование. – Призови своих жен.

Он словно бы испытал облегчение от того, что его отослали, пускай и ненадолго, и вошел в хижину, где готовили еду, откуда появился через пару мгновений с Вамбу, Шуми и Кибо.

– Вам всем известно, какая у нас трудность, – сказал я им. – Мумби настолько несчастлива, что пожелала покинуть шамба и жить у меня на холме.

– Отличная идея, – отозвалась Кибо, – тут и так тесновато.

– Это скверная идея, – резко ответил я. – Ей следует жить со своей семьей.

– Ей же никто не мешает, – раздраженно ответила Кибо.

– Она хочет принимать более активное участие в жизни шамба, – продолжил я. – Несомненно, она могла бы делать что-то, чтобы гармония жизни шамба сохранялась.

Все надолго замолчали. Затем вперед вышла Вамбу, старшая жена Коиннаге.

– Прости, мать моя, что ты так несчастлива из-за нас, – проговорила она. – Разумеется, ты имеешь полное право варить помбе и ткать одежду.

– Но это же моя работа! – возмутилась Кибо.

– Нужно выказывать уважение к матери нашего мужа, – ехидно заметила Вамбу.

– Почему бы не выказать ей еще больше уважения и не позволить также надзирать за готовкой? – спросила Кибо.

– Я старшая жена Коиннаге, – твердо ответила Вамбу. – Готовкой занимаюсь я.

– А я варю помбе и тку одежду, – упрямо отвечала Кибо.

– А я измельчаю зерна в муку и ношу воду, – добавила Шуми. – Надо найти для нее какую-нибудь другую работу.

Мумби развернулась ко мне.

– Я же говорила, Кориба, – сказала она, – что ничего не получится. Заберу-ка я остальные свои пожитки и переселюсь в новый дом.

– Ты не сделаешь этого, – ответил я. – Ты останешься здесь, со своей семьей, ибо матери всегда остаются со своими семьями.

– Я не готова к тому, чтобы меня выбросили из жизни, как мои внуки выбрасывают сломанные игрушки, – заявила она.

– А я не готов позволить тебе нарушать обычаи кикуйю, – резко бросил я. – Ты останешься здесь.

– Нет! – ответила она, и я услышал, как в толпе кто-то фыркнул, дивясь тому, как сморщенная старуха осмеливается бросить вызов и своему вождю, и своему мундумугу.

– Коиннаге, – сказал я, отведя его с семьей внутрь бома за колючую изгородь, чтобы нас не подслушивали зрители, – она же твоя мать. Поговори с ней, убеди ее остаться тут, пока она не вынудила меня сделать так, что вы все об этом пожалеете.

– Мать моя, – взмолился Коиннаге, – перестань позорить меня перед всей деревней. Ты должна остаться в моем шамба.

– Не останусь.

– Останешься! – запальчиво крикнул Коиннаге, увидев, как мужчины и женщины деревни сгрудились у входа в бома.

– А если нет, то что ты мне сделаешь? – ухмыльнулась она. – Ты свяжешь меня по рукам и ногам, чтобы я осталась у тебя в хижине?

– Я вождь этой деревни, – повторил Коиннаге с обидой в голосе. – Я приказываю тебе остаться здесь!

– Ха! – фыркнула она, и в толпе тоже раздались явные смешки. – Ты, может, и вождь, но ты все еще мой сын, а сыновьям не положено отдавать матери приказы.

– Но все вы должны подчиняться мундумугу, – заметил он, – а Кориба приказал тебе оставаться здесь.

– Я не подчинюсь ему, – заявила она. – Я прилетела на Кириньягу, чтобы стать счастливой, а в этом шамба я несчастлива. Я собираюсь жить на холме, и вы с Корибой не сможете меня остановить.

Смех неожиданно прекратился, и ему на смену пришло ошеломленное молчание, ибо никто не смеет так открыто перечить мундумугу. В иных обстоятельствах я бы простил ее, поскольку она была очень упряма, но, раз она бросила мне вызов перед всей деревней в конце длинного скверного дня, этого не случилось.

Наверное, гнев читался на моем лице, и Коиннаге внезапно встал между матерью и мной.

– Пожалуйста, Кориба, – дрожащим голосом попросил он. – Она старая и не понимает, что несет.

– Прекрасно понимаю, – заупрямилась Мумби, вызывающе зыркнув на меня. – Если я не могу жить так, как мне хочется, лучше уж вообще не жить. И что ты мне сделаешь, мундумугу?

– Я? – невинно отозвался я, чувствуя на себе множество взглядов. – Я тебе ничего не сделаю. Как ты сама справедливо заметила, я всего лишь старик.

Я помолчал, не сводя с нее взгляда, и Коиннаге с женами испуганно попятились.

– Ты с любовью вспоминала о высохшей реке, возле которой жили мы в детстве, но ты забыла, каково это – жить у высохшей реки. Я тебе помогу вспомнить. – Я повысил голос, чтобы слышали все. – Поскольку ты решила пренебречь нашими