канон» стал первой из более чем сотни «чайных книг», изданных в Китае: многие из них были написаны в XVII–XVIII вв., то есть как раз в то время, когда к этому напитку пристрастились европейцы{273}.

Рис. 23. Иллюстрация из труда «Бэньцао ганму» Ли Шичжэня (1596): китайский горький апельсин, жасминовидная гардения и другие растения

Как и в Европе, развитие торговых связей с остальным миром (начиная с XV в.) заставило китайских ученых обратить более пристальное внимание на естественную историю. Торговцы везли в Китай кукурузу из Америки, пряности из Индии и фрукты из Восточной Африки. Благодаря этому росла потребность в новых исследованиях. В конце XVI в. в Нанкине был опубликован монументальный труд под названием «Основные положения фармакологии» (1596), который насчитывал более 2 млн иероглифов и содержал описание 1892 различных видов растений, животных и минералов, многие из которых прежде не были классифицированы. Его автор по имени Ли Шичжэнь родился в 1518 г. в семье потомственных лекарей из центрального Китая. Он хотел поступить на престижную государственную службу, но не смог сдать сложный экзамен. Тогда Ли занялся изучением медицины и в конце концов сумел получить должность в Императорском медицинском управлении в Пекине{274}.

Это бюрократическое учреждение занималось регулированием медицинской сферы по всему Китаю – проводило экзамены, выдавало разрешения на работу и оценивало новые лекарства. Ли имел доступ к обширному собранию лекарственных веществ и рецептов, а также к богатому собранию древнекитайских текстов по естественной истории, таких как «Чайный канон». В скором времени Ли пришел к выводу, что региональное разнообразие в наименовании растений чрезвычайно затрудняет работу Императорского медицинского управления. Как можно было централизованно производить оценку новых лекарств или облагать налогами торговлю снадобьями, если одни и те же растения выступают под разными названиями? Чай – прекрасный тому пример. В Кантоне его называли ча (отсюда пошло слово «чай»), а в Амое – те (ср. английское tea, французское thé и т. д.). С завозными растениями ситуация была еще запутаннее. Ли решил, что необходимо стандартизировать систему наименования растений, животных и минералов, которые встречаются на землях Китайской империи{275}.

Следующие 30 лет Ли ездил по всему Китаю, искал образцы, опрашивал местных врачей и фермеров – словом, собирал сведения. Во введении в «Бэньцао ганму», или «Компендиум лекарственных веществ», Ли объяснял свою таксономическую систему следующим образом: «Моя общая система классификации состоит из 16 разделов (бу), которые образуют верхний уровень (ган), и 60 категорий (лей), которые образуют нижний уровень (му)». Верхний уровень был организован вокруг «пяти стихий», что было традиционным китайским делением мира и весьма напоминало четыре элемента в древнегреческой философии. Этими пятью стихиями были дерево, огонь, земля, металл и вода. Они соответствовали определенным качествам (таким, как тепло или холод) и определенным вкусам (например, кислому или сладкому). Дальнейшее деление, как правило, основывалось на среде произрастания того или иного растения или среде обитания животного: например, «горные травы» или «водные птицы». Ли также пришлось классифицировать кукурузу и другие завозные растения. Чайное дерево было идентифицировано как один вид; отмечалось также, что чай – эффективное противовоспалительное средство. Будучи врачом, Ли подробно изучил и описал лечебные свойства всех растений и минералов, упомянутых в его труде. Отдельную главу он посвятил перечислению сотен конкретных болезней и средств для их лечения{276}.

Словом, Ли предложил единый стандарт для классификации природного мира, которой могли пользоваться и врачи, и чиновники по всей Китайской империи. Его труд имел феноменальный успех. Он был опубликован в сопровождении двух томов иллюстраций, детально изображающих ряд растений и животных, которые были описаны в книге. Копия труда была преподнесена в дар китайскому императору, а на протяжении XVII в. вышло несколько обновленных изданий. После прихода к власти династии Цин в 1644 г. популярность «Бэньцао ганму» выросла еще больше. К середине XVIII в. империя Цин контролировала вдвое больше земель, чем предыдущая империя Мин, – в основном благодаря ряду завоеваний в западном направлении. Эта территориальная экспансия познакомила китайских натуралистов с новыми растениями и животными, а также с новыми таксономическими системами. Это породило очередной взрыв научных публикаций, поскольку китайские натуралисты XVIII в. стремились внести обновления и дополнения в фундаментальный труд Ли{277}.

В тот же период китайские работы по естественной истории начали попадать в Европу. В 1742 г. французский иезуит Пьер Ле Шерон д'Инкарвиль, ботаник-любитель, в своем письме из Пекина сообщал, что «наткнулся на книгу, содержащую рисунки китайских лекарственных растений, некоторых животных и насекомых, которую можно назвать подлинной книгой по естественной истории». Этой книгой было не что иное, как «Бэньцао ганму» Ли Шичжэня. Д'Инкарвиль купил два тома и отправил их в Париж – руководству Королевского ботанического сада. В скором времени выдержки из книги Ли вышли в переводе на французский и английский. Джозеф Бэнкс, президент Лондонского королевского общества, даже приобрел себе один экземпляр, рассчитывая, что это поможет ему идентифицировать китайские растения, присылаемые в Лондон британскими торговцами. Европейские натуралисты продолжали сверяться с книгой Ли даже в XIX в., о чем мы подробнее поговорим в следующей главе{278}.

Труд Ли Шичжэня «Бэньцао ганму» наглядно показывает, насколько похожими путями развивалась естественная история в Европе и Китае. В конечном счете между Ли и Линнеем было много общего. Ли был образованным врачом, который в условиях империи и развивающейся мировой торговли углядел необходимость в едином стандарте для классификации природного мира. Классификация Ли, как и у Линнея, была основана на комбинации физических характеристик и среды произрастания (обитания), а ее создание также во многом была продиктовано экономическими и бюрократическими требованиями. Да, у каждой из систем имелись свои особенности (например, пять стихий у Ли). Но если смотреть с глобальной точки зрения, то становится очевидно, что развитие естественной истории в Европе вовсе не было уникальным процессом. Азиатские ученые и мыслители тоже разрабатывали новые способы классификации природы, чтобы упорядочить и осмыслить все более взаимосвязанный мир, – и, как станет ясно из следующего раздела, то же самое происходило в Японии.

IV. Изучение природы в Японии в эпоху Эдо

Сёгун мечтал о слоне. В 1717 г. Токугава Ёсимунэ, правитель Японии, рылся в библиотеке своего замка в городе Эдо (ныне Токио) и наткнулся на книгу, которую подарил его дяде голландский торговец. Это была «Естественная история четвероногих» Яна Йонстона (1660), изданная в Лейдене. Богато иллюстрированный труд содержал гравюры с изображениями многих животных, которых сёгун никогда прежде не видел: верблюдов, львов, оленей и многих других. Но больше всего Ёсимунэ заворожило изображение слона. Он приказал своему личному врачу Норо Гэндзо перевести книгу Йонстона с голландского на японский. В частности, Ёсимунэ хотел узнать, где живут и для чего используются слоны. «Эти животные обитают в большом количестве в странах, которые посещают голландцы… а их бивни применяются в медицинских целях», – сообщил ему Норо{279}.

Читать книгу о слонах было интересно, но Ёсимунэ хотел завести собственного настоящего слона. И в 1729 г. его мечта сбылась. Голландская Ост-Индская компания, стремясь упрочить свои торговые отношения с Японией, согласилась привезти из Вьетнама двух азиатских слонов, самку и самца. В апреле слоны были доставлены в Нагасаки, где находилась небольшая голландская торговая фактория. Животные вызвали настоящий фурор: чтобы посмотреть на слонов, неспешно шагающих по улицам города, собрались толпы народа. Сначала слонов перевезли из Нагасаки в Киото, а оттуда в Эдо. Увы, самец вскоре умер. Но слониха прожила около 30 лет: ее держали в просторном вольере в прекрасном саду, окружавшем замок.

Слоны были только началом. В дальнейшем Ёсимунэ продолжал приобретать экзотических животных, многие из которых прежде не были известны в Японии; тем же занялись и его преемники. К концу XVIII в. в замке Эдо жили дикобраз из Северной Африки, два орангутана с Борнео, лошади из Персии и целое стадо овец, привезенных из Европы{280}.

Эпоха Просвещения стала временем крупных преобразований в изучении естественной истории, причем не только в Европе, но и в Азии. Особенно