Шрифт:
Закладка:
Не все растения использовались для лечения. В 1705 г. немецкая натуралистка Мария Сибилла Мериан опубликовала сообщение о растении, которое использовалось в Суринаме как абортивное средство. Мериан была весьма необычной личностью – особенно для женщины и европейки. В XVIII в. мало кто из женщин отваживался на такой дальний путь: работа в торговых компаниях да и путешествия как таковые были уделом мужчин. В 1699 г., после развода с мужем, Мериан отправилась в Суринам, взяв с собой младшую дочь. Чтобы заработать на жизнь, она продавала подписку на свою будущую книгу «Метаморфозы насекомых Суринама», которую намеревалась написать по возвращении (книга вышла в 1705 г. и стала важным источником информации для многих известных натуралистов того времени, включая Карла Линнея и Ганса Слоана). В течение следующих двух лет Мериан и ее дочь путешествовали по Суринаму, останавливаясь на плантациях и собирая образцы насекомых и растений. Как писала Мериан в своей книге, на одной из плантаций она узнала от «одной из подневольных женщин» о растении под названием «павлиний цветок». По ее словам, суринамские негритянки использовали семена павлиньего цветка как средство «вызвать выкидыш, чтобы их дети не стали рабами, как они». А корни павлиньего цветка некоторые рабы-африканцы использовали для самоубийства – это был протест против рабства и свидетельство того, в каком отчаянном положении находились эти люди. «Они верят, – писала Мериан, – что родятся снова, свободными и живущими на своей родной земле»{246}.
Сообщения об опасных растениях напугали врачей-европейцев в Америке. В конце концов, если из некоего цветка можно приготовить снадобье для прерывания беременности или совершения самоубийства, то его можно использовать и как яд. В 1701 г. уже знакомый нам Генри Бархэм описал случай, как его коллега-врач на Ямайке был «отравлен… одной из своих негритянок». Выпив чай с соком какого-то цветка из саванны, бедняга ощутил «сильные рези в животе, тошноту… и небольшие судороги в некоторых частях тела». Таким образом, ботанические знания порой служили африканцам как своего рода орудие сопротивления против рабства.
Но страх европейцев перед отравлениями привел к очередному горькому парадоксу. Как уже говорилось, европейцы были вынуждены полагаться на познания африканцев в области растительного мира Америки. Но в то же время они принимали колониальные законы, которые фактически запрещали африканцам работать с лекарственными растениями. В 1764 г. французское колониальное правительство в Сан-Доминго на Гаити запретило всем лицам африканского происхождения «заниматься медициной или хирургическими вмешательствами и лечить любые болезни при любых обстоятельствах». В Южной Каролине был принят похожий закон, предусматривавший смертную казнь «в том случае, если какой-либо раб будет учить или наставлять другого раба в знании ядовитых кореньев, растений, трав или любого другого яда». Такие законы (разумеется, вместе с более глубокой проблемой структурного расизма) объясняют, почему африканцы были «стерты» из традиционной версии истории науки. Многие из них по понятным причинам – из страха наказания – предпочитали скрывать свои ботанические познания. Лишь недавно мы начали открывать то, что один историк назвал «тайная медицина рабов»{247}.
Крепнущий институт рабства в Америке в XVII–XVIII вв. оказал глубокое влияние на развитие европейского общества. Богатство, созданное принудительным трудом порабощенных африканцев, шло на финансирование всего – от искусства и архитектуры до портов и заводов. Повлияло рабство и на мир науки. Исаак Ньютон и его последователи полагались на астрономические наблюдения, сделанные путешественниками, которые пересекали моря и океаны на невольничьих судах. Авторитетные европейские натуралисты, такие как Карл Линней и Ганс Слоан, получили много новых сведений о растениях Вест-Индии и Южной Америки от африканских рабов. Рабовладение – предельная форма эксплуататорской системы – опиралось на постоянную угрозу насилия. То же самое можно было сказать и об империях в целом (эту тему мы подробно рассмотрим далее). По мере расширения европейских торговых империй рос и интерес к естественной истории Азии. Иногда европейские ученые налаживали более или менее равноценный научный обмен. Но во многих других случаях они по-прежнему полагались на принуждение. Куда бы мы ни бросили взгляд, развитие естественной истории того периода невозможно отделить от мира империй и международной торговли. В следующем разделе мы рассмотрим, как эта связь между империями и естествознанием проявляла себя в другой части света – Ост-Индии. И начнем мы с голландского военного губернатора и его индийского слуги.
II. Естественная история в Ост-Индии
Хендрик ван Реде наблюдал, как его слуга-индеец взбирается на 30-метровую пальму. Достигнув верхушки, слуга вытащил нож, подрезал несколько соцветий и принялся собирать сок. От слуги ван Реде узнал, что это дерево называется «каримпана», а его сок используется для приготовления алкогольного напитка, известного как пальмовое вино, или тодди. Ван Реде скрупулезно записал название дерева и способы применения его различных частей, а образец добавил в свою коллекцию индийских растений. Каримпана, или пальмира, как ее называют сегодня, была лишь одним из 780 видов растений, включенных в работу «Сад Малабара» (1678–1693). В этом монументальном труде – 12 томов, более 700 иллюстраций! – ван Реде первым из европейцев предложил всеобъемлющее описание растительного мира Индии. «Сад Малабара» стал настольной книгой для многих выдающихся натуралистов эпохи Просвещения, включая Карла Линнея. Кроме того, работа была примечательна тем, что в значительной мере опиралась на индийские научные и медицинские традиции{248}.
Рис. 21. «Каримпана», или пальмировая пальма: иллюстрация из труда Хендрика ван Реде «Сад Малабара» (1678–1693). Название пальмы приведено на разных языках (см. четыре надписи в верхней части рисунка)
Ван Реде прибыл в Индию не как натуралист, а как военный. Он родился в Утрехте в состоятельной семье и в возрасте всего 14 лет поступил на военную службу в Голландскую Ост-Индскую компанию. В 1670 г., сделав блестящую карьеру, ван Реде получил назначение военным губернатором Малабара, голландской колонии на юго-западе полуострова Индостан. Он был поражен пышной флорой этой местности – от пальм до пряных трав. «Здесь нет ни единого места, даже крошечного клочка земли, где бы чего-нибудь да не росло, – писал ван Реде. – Гигантские, величественные, густые леса Малабара… буквально дышат плодородием». Он пришел к заключению, что эта часть Индии «по праву должна зваться самой плодородной землей во всем мире». Кокосы и бананы, кардамон и перец… Словом, Малабар был страной сказочных природных богатств, и Голландская Ост-Индская компания была намерена как следует развернуть их коммерческую эксплуатацию{249}.
С этой целью ван Реде решил собрать образцы, зарисовать и описать все виды растений, произрастающих на Малабарском берегу. Разумеется, столь масштабная задача была бы не по силам ему одному. Как и в Америке с Африкой, европейцы в Ост-Индии в значительной мере полагались на знания и помощь местного населения. Вряд ли какой-нибудь европейский натуралист, пусть даже самый любознательный, сумел бы изучить флору и фауну Южной Азии лучше, чем люди, чьи предки жили здесь веками. Первым делом ван Реде набрал целую армию из 200 индийских помощников, которые были разосланы во все концы Малабарской колонии для сбора растений. Ван Реде, будучи военным губернатором, обладал всей полнотой власти и мог получить силой то, что считал нужным. Он также задействовал свои дипломатические связи, отписав местным индийским правителям с просьбой прислать ему образцы. Раджи Кочина и Теккумкура согласились и отправили ему большое количество редких растений. Затем ван Реде нанял трех индийских художников, чтобы те зарисовали собранные образцы. Именно эти индийские рисунки были включены в «Сад Малабара» как иллюстрации, когда этот труд был опубликован в Амстердаме. Но, что особенно важно, ван Реде собрал группу индийских ученых и распорядился идентифицировать все растения и описать их использование. Группа состояла из трех брахманов по имени
