Шрифт:
Закладка:
– Надо нам, братия, вызнать, где-то тут недалече есть поместье Лихоревых – детей боярских. Надо на ночлег и отдых укрыться у тех Лихоревых, там нас ждут, – кивая головой в знак согласия с Повадиным, добавил Отрепьев.
Осторожно расспросив смердов на окраине Колычёва, путники взяли направление на запад и к вечеру прибыли в поместье Лихоревых.
* * *
Еще три следующих дня иноки пробирались на юго-запад окольными дорогами в сторону Тулы. Оку перешли по льду за Каширой в устье Лопасни. Близ Тулы они были на исходе третьего дня. Снег поскрипывал под копытами лошадей. Стоял лёгкий февральский морозец. Оранжевое солнце садилось за кромку дальнего леса. До Тульского Кремля, стоявшего в низине у реки Упы, было версты три. Путники остановили коней, осматривая город. Никто из них ранее его не видел.
– Дивен еси град сей! – с удивлением промолвил инок Леонид.
– Сей правильный кремник лет семьдесят назад отстроен. Виждь, противустоящие прясла стен равны по длине своей[36]. Но на утренней стороне крома две стрельницы, а в полуденной – лишь одна – воротная, – отметил Григорий.
– Сильно схож сей град с Зарайским градом[37]. Бывал я в Зарайске. Толико, Зарайский кром поменьше будет, – произнёс Мисаил.
– Копьём и приступом сей кремник не возьмёшь. Прясла ровные, стрельницы все для пушек устроены. И в пряслах окна для подошвенного боя. Не подберёшься ни к вратам, ни к пряслам, – отметил Григорий.
– Разве что пушки дальнобойные – мортиры подвести и с холмов энтих бить по граду, – молвил Леонид.
– Далёко! До града отсель не достати даже из тяжёлых пушек, – прищуривая десное око, подметил Григорий.
– Смотря, какие пушки. Ныне такие мортиры льют, что и отсель можно достати до града, – поспорил Леонид.
– Нам, братие, копьём сей град не брать. Что ж и спорить тут? – с улыбкой сказал Мисаил.
– Кто знает сие?! – нахмурившись, произнёс Леонид.
Путники тронули коней. Их путь лежал на Болхов. У Болхова леса стали редеть. Начиналась лесостепь.
* * *
Пришли метели. Четыре дня иноки добирались до Болхова. Город объехали вёрст на семь западнее. Тут конь у Повадина захромал на правую заднюю. Мисаил сошёл с коня и осмотрел его ногу. Конь потерял подкову и потому сбил бабку о твёрдый наст.
В закатных морозных сумерках, окрасивших заснеженные поля, огороды и сады, всадники въехали на околицу немалого села, расположившегося в большом ополье среди светлых лиственных лесов и перелесков. Здесь они остановили мужика, шедшего пешком, и правившего санями, что наложены были срубленными берёзовыми стволами. Невысокая, крепкогрудая крестьянская лошадка, вся покрытая инеем неспешно, но уверенно везла дровни.
– Бог в помощь, табе, раб Божий! – поприветствовал смерда Отрепьев.
– Спаси, тя Господь, слуга Христов! – настороженно отвечал тот, кланяясь. Внимательно присматриваясь к верховому по чёрному клобуку и рясе, выпростанной из-под полушубка и прикрывавшей голенища сапог, он явно угадывал в нём монаха.
– Немалый воз дров-то! До Сыропустной недели чай хватит!? – польстил смерду Григорий, стараясь сразу перевести разговор на мирный деловой лад.
– Чаю и до Вознесения дровишек Господь сподобил запасти. Ужо-т то третьи дровни ноне с лесу везу, – отвечал с улыбкой мужик уже более открыто, крестясь, утирая от инея бороду и усы.
– А скажи, мил человек, как село энто зовётся? – вновь спросил монах.
– Се – Хотынéц! – доброжелательно отвечал смерд.
– А есть ли в вашем селе коновал?
– Есть таковой! Он табе и коновал и кузнец – все едино. Вижу, конь у вас – поранен, – с пониманием дела произнёс смерд, покачивая головой.
– Подкову потерял, обезножил. Укажи, мил человек, где ж двор кузнецов, – попросил Повадин.
– Вона-т кузня дымит, – указал мужик десной рукой в рукавице, – езжайте с Богом, слуги Христовы!
Поблагодарив смерда, путники двинулись в сторону кузницы, а через пять минут были уже там и постучали в ворота. Кузнец, выйдя к ним, предложил зайти в кузню и обогреться, а сам расседлал Повадинского коня и стал осматривать ему заднюю правую. Когда монахи немного отогрелись, вернулся в кузницу и кузнец. С его слов стало ясно, что Повадинский конь серьёзно подранен и что его надо хорошенько полечить. Монахи посовещались и решили оставить коня на попечение кузнеца, с условием, что тот не за дорого подберёт им в селе другого жеребца, а вылеченного потом отдаст взамен. За небольшое вознаграждение кузнец согласился исполнить их просьбу и предоставил путникам ночлег.
На следующий день утром кузнец привёл Повадину новую молодую лошадь. Правда, это был не конь, а тонконогая, ретивая и кусачая молодая кобылица. Была она красива – вся иссине-серая и в светлых яблоках. Звали её Тина. Кузнец сам проверил хорошо ли подкована лошадь, а потом передал поводья Повадину.
Мисаил с трудом уселся в седло, ибо кобыла то пыталась укусить его, то била задом. Повадину и потом не единожды приходилось успокаивать свою кобылицу, то поглаживая её по холке и голове, подкармливать и задабривать её то сухарём, то куском хлеба.
* * *
От Хотынца путники двинулись в сторону Карачева. Через день миновали Карачев и двинулись на Навлю. Уже за Карачевом леса отступили далеко на запад. Поля стали просторны и широки. Лишь кое-где синели перелески. Степь всё более напоминала о себе. От Навли добрались до Трубчевска. После Трубчевска, пройдя последнюю полосу Хинельских лесов, через три дня путники были уже в Новгороде-Северском. Там их приняли в Свято-Успенском монастыре, расположенном на южной окраине города. Настоятелем монастыря был один из Лихоревых. В Новгороде-Северском они встретили весну, ибо март вступил в свои права. Морозы прекратились, тёплое солнце грело землю, снег стал быстро таять, на дорогах появились лужицы, близилась распутица.
Мисаил уже давно заметил, что Леонид всё чаще с завистью поглядывает на его кобылицу. За день перед отъездом из Новгорода-Северского путники вывели засёдланных лошадей из конюшни, чтоб прогуляться верхи и выгулять лошадей. Тут Леонид и попросил Повадина поменяться лошадьми. Мисаил и Григорий лишь усмехнулись, услыхав просьбу своего спутника. Уж больно ретива была Тина.
– Изволь, коль сладишь, государь мой, – молвил в ответ Мисаил и передал Леониду конский повод.
Приняв его, молодой инок долго поглаживал кобылицу по храпу и кормил её сухарями. Та ж нетерпеливо переступала с ноги на ногу, недовольно похрапывала и, видимо, боясь нового седока-хозяина подрагивала всей кожей. Спутники Леонида с улыбкой наблюдали за происходящим. Наконец, когда лошадь немного успокоилась, молодой инок поставил ногу в стремя, осторожно и легко всел в седло. Тина громко и хрипловато заржала, встала на задние
