запорошенные снежным саваном, только лёгкие дымки над печными трубами, да редкое блеянье коз или крик петуха и напоминали о том, что в скиту живёт несколько монахов. Вечерело, фиолетовые сумерки сошли на землю и замутили очертания храма и небольших построек. Но в одной избе ярко горели лампады и свечи на поставце перед образами, было хорошо натоплено. Здесь тихо совещалась небольшая группа монахов. Двое из них были уже стары и убелены сединами. Трое были ещё молоды, причём один из них был совсем юным.

– Литва не близко. Ближе – Свейская земля, – произнёс молодой монах с родинкой у переносья и гривой русых волос.

– В Свейской земле, сыне, не примут вас, как примут в Литве. На Киевщине, да в Малой Руси его давно ждут. Там свои люди зело именитые и православные. Возьми хотя бы Вишневецких, Острожских ли, Корецких ли, – убедительно произнёс убелённый сединами старец, указуя на юного инока.

– В Литву-то, отче, дорог много ведёт. Хошь иди туда Псковским путём, хошь Смоленским, хошь Брянским, хошь Сéверским. А то можно и Изюмским шляхом добираться толико далече так. Ближе-то Псковский путь или Смоленской, – с усмешкой произнёс другой молодой инок, которого звали Мисаилом.

– Те пути, сыне, что легшее табе видятси опасны суть, аки врата, ведущие в погибель. Тамо-т соглядатаи нечестивого царя повсеместно по градам и весям. Не проити тамо вам! – строго вымолвил самый древний старец и трясущейся десницей пристукнул о пол посохом.

– Спору нет, отче, – успокаивая древнего старца, вымолвил молодой, широкоплечий монах с родинкой у переносья.

– Да и Брянский путь к Гомелю, да к Минску, или к Берестью ведёт, а вам на Киевщину надо ти, – пояснил другой старец.

– След надо нам всё ж Северским путём пробираться? – уточнил монах с родинкой.

– Верно мыслишь, брат Григорий, Сéверский путь хоть и длиннее для вас, но на Киев выведет прямее всего. И соглядатаев годуновских там менее, – отвечал тот же старец.

– А что же, отче Феодосий, есть у рубежа монастырь какой, где нам переждать и оглядеться, преже, чем в Литву уходить? – вдруг спросил самый юный инок, похожий на другого – русоволосого.

– Есть близ Новгорода-Северского таковой монастырь. Игумном там Феодор Лихарев – старый знакомец мой. Примет вас, как толико имя моё упомяните, – с улыбкой отвечал Феодосий (а это был он). – Но тебе, брате Григорий, наказываю; идти вам перво-наперво на Муром в Борисоглебский монастырь.

– На Муром идти – окольным путём, отче?! – с некоторым удивлением спросил Отрепьев.

– Да, окольным, зато надёжным. Пред тем как поидете, ты, Григорий, останься со мною един. Послушаешь, что накажу табе.

Отрепьев молча склонил голову.

Собеседники удалились, оставив Григория и Феодосия. Остался в палате и ветхий монах-старец.

– Придете в Борисоглебскую обитель. Там настоятелем Захарий Ржевский, ты, Григорий, должен знать его – твой земляк. Он поможет вам и снабдит вас всем, в чём потребность будете имати. Ишо осенью отписах яз ему. Он о вас ведает, – добавил Феодосий неспешно, как бы обдумывая что-то.

– Слушаю, отче, – отвечал Отрепьев, вновь склоняя голову.

– Гляди, Григорий, ты – старший и в ответе за вся! – нахмурив брови, изрёк Феодосий.

– Всё сполню! – кивнув головой, отвечал Григорий.

– Ну, с Богом! Не медлите, собирайтесь в дальний путь, мóлодцы! Да добре наперёд помолитеся, братие, просите Господа о помощи в великом деле сем. Господь наш Исус Христос, да благословит вас! – произнёс древний монах с посохом, осеняя Крестным знамением молодых иноков.

* * *

В морозах и снегах пришёл в Русскую землю новый 1600 год по Рождеству Христову. С ним пришёл и новый век. Правда, в ту эпоху почти весь великорусский народ и как весь православный мир о том не ведали, за исключением очень немногих сведущих и просвещённых в этом вопросе персон, к числу которых принадлежал старец Феодосий (Щелкалов). Знал о том и его воспитанник инок Леонид Крыпецкий. Только знание это, казалось, никоим образом явно не будило его эмоций и его души. И без того хватало ему забот и беспокойства. А Православный мир жил, творил и праздновал по летоисчислению от Сотворения мира. Сотворённому же миру шёл уже 7108 год. Да и «Новолетие» – новый год начинался и праздновался тогда в России с 1 сентября по юлианскому календарю (ибо в католической Европе принят был уже Григорианский календарь). Т. е. к началу января этот 7108 год длился уже четыре месяца. Ну, а 1 января по юлианскому календарю приходилось в ту пору на день святого Василия Великого. Вот его и отмечала Русская Церковь, а с ней и весь народ православный. Праздник этот три странствующих молодых монаха встретили, заночевав в притворе холодной рубленой церквушки на северных рубежах Владимирской земли. И всё же новый год и главное – новый XVII век по Рождеству Христову пришёл на грешную землю! И с его вступлением начинались великие перемены и испытания, попускаемые Господом России и миру. Совершалась великая мистика хода и счёта времени, явления и фиксации перемен, задуманные и ниспосланные Творцом своему творению. Эту мистику чувствовали, пытались осмыслить и обожествить даже древние языческие народы. Инока Леонида томило смутное чувство, и ожидание чего-то великого и страшного бродили в душе и в уме его.

Молодые люди лишь к Богоявлению с великими трудами, голодные, промёрзшие и усталые, добрались до Борисоглебской обители, что близ Мурома. Игумен Захария встретил странников радушно. Те хорошо выпарились и отогрелись в бане. Следом им налили ковш доброй, старой медовухи, накормили жирной ухой из стерляди, блинами с чёрной икрой, ибо игумен позаботился о том, чтобы в обители никто из странников не чувствовал голода. Затем праздновали Богоявление вместе с братией. В монастыре молодые монахи отдыхали после трудного пути до февраля и переждали лихие Крещенские морозы. Но как пришёл февраль, потеплело и завьюжило, «робятки» стали вновь собираться в путь. Игумен подарил молодцам трёх добрых коней под сёдлами, кованых «по зимнику» (зимнему ледяному и снежному пути) – подковами с шипами, дал им с собой съестного припасу. Из монастырской оружной палаты выдали им три лёгкие ручницы-пищали с запасом пороха и свинца. Снабдил игумен «робяток» валенками и овчинными полушубками. Метельным февральским утром те тронулись в путь на запад – на Гусь – большое село, что стоит на одноименной реке. Село объехали стороной и выехали окольными путями на дорогу в сторону Коломны. На четвёртый день пути кони несли странников уже по глухому, лесному и болотистому Мещерскому краю.

В сосновых мещерских лесах, утонувших в снегах, на пятый день пути случилось неожиданное. Багровое солнце клонилось к западу.