Шрифт:
Закладка:
– Страшен стал зверь, обнажил клыки своя. Творит всякое поругание. Гонит и позорит верные и честные мужи. Владыко, вовремя мы вьюного государя в рясофор постригли и упрятали в пустынь, – молвил один из старцев.
– Князя Ивана Шуйского в «ведовском деле» обвинили и в опалу ввергли. А какое на ём ведовство? Невинен еси! – грозно и сурово вымолвил Иосаф.
– Богдана Бельского в Царёв-Борисов отправили, а потом отозвали, да под суд отдали. Заговор ему вменили, привязали к позорному столбу и лишили чести, выщипав бороду волосок за волоском. А всех, кто за Бельского стоял – сотни честных мужей, служилых людей подвергли опале или в чинах понизили, – рассказывал владыка Варлаам.
– Главного думного дьяка – Василия Щелкалова – брата моего от дел отставили, и всё имущество отобрали, – добавил старец Феодосий.
– Ноне, братие, помыслити достоит нам, како далее уберегать инока Леонида от опалы и заточения, а то и от верной смерти, – решительно и твёрдо произнёс Варлаам.
– Бежать надо Левониду за рубеж – в Литву. Не иначе! – шёпотом, но достаточно ясно и однозначно заявил Феодосий.
– Бежать! Бежать в Литву! И бежать немедля! – загомонили старцы, кивая головами и тряся седыми бородами.
– Тсс! Отцы и братие! – молвил Феодосий, прикрывая уста указательным перстом.
– Ты, брате, Феодосий собирайся и поспешай в путь на Вагу-реку в пустынь за иноком-государем. Да езжай не один, а возьми с собой кого-нито из единомысленных и сведущих в деле сем. Приряжу к табе, отец мой, молодого инока из Чудова монастыря Мисаила Повадина. Зело умён, осведомлен и хитёр инок сей в таких делах, – негромко промолвил владыка Варлаам.
– Но одного Повадина для такого дела маловато будет. В сопровождение надо ти ещё и кого покрепче, да подерзее, – добавил Иосаф.
– А где ноне подвизается инок Григорий, что из Отрепьевых. Не для того ли его постригли лета три назад? – спросил Феодосий.
– В Чудовом оный, на Москве – ответил владыка.
– В Чудов монастырь уже послано, – отмолвил Иосаф, сотворил крестное знамение и облегченно вздохнул.
* * *
Ранние морозы пришли той осенью. Снег выпал в начале ноября и не стаял. Следом снега легли на землю белым покровом глубиной до колен. Крестьяне капусту собрать не успели, как закрыло её сугробами и поморозило. Кочаны стали подобны каменным ядрам, коими из пушек палить можно. Как ныне рубить и квасить капусту? Что-то не ладилось в Божием мире, словно прогневался Господь на род человеческий. Лёд прочно сковал реки, так что верхоконные в тяжёлом доспехе при полном вооружении целыми полками могли скакать по руслу меж берегов.
Молодой инок пробирался заснеженными лесами и полями на Север России уже третью неделю. Шёл порой по бездорожью, ориентируясь на восход, избегая заходить в большие сёла и города. Это был невысокий, широкоплечий, крепкий с виду человек, заросший густой бородой и гривой русых волос. Иней нитями выбелил волосы его бороды и усов. Для столь холодной погоды одет он был довольно легко. На ногах были крестьянские онучи, обутые в лапти, на плечах – крестьянский армяк и овчина-безрукавка. Только на голове инока красовался монашеский клобук. Подпоясан он был кушаком, за который были заткнуты лёгкий топорик и длинный ногайский тесак в кожаных ножнах. За спиной – котомка с кресалом, и кулёк ржаных сухарей. Инок сильно замёрз, хотя довольно споро и быстро шёл лесной дорогой. Мороз крепчал. Вечерело, потому он торопился. Ещё не успело совсем стемнеть, как запахло печным дымом, стали слышны лай собак и мычание коров – признаки жилья. Видно было, что путник не в первый раз проходит по этим местам и знает, куда идёт. Через четверть часа инок миновал опушку леса и вышел к низовьям реки Тебза. Последние три версты он шёл по замёрзшему руслу, и вышел к монастырю в Железном Борке, что на стоит на реке. Ещё через четверть часа, когда совсем стемнело, он постучал в монастырские врата, назвал себя, когда привратник спросил, кто стучит, и был сразу пущен в обитель, словно его там ждали…
Ещё через полчаса он уже сидел у тёплой печи в монастырской поварне, отогреваясь то одним, то другим боком о кладку печи, попивал горячий взвар, отирая капли таящего инея с волос бороды и усов. Напротив него, за широким столом сидел седой старец и расспрашивал молодого инока:
– А что сыне, сам ли поспешил уйти из обители Чуда Архистратига Михаила, али повестили тя заране?
– Весть была из Кирилловой обители, отче, де идти мне в новую пустынь на Ваге-реке, – отвечал молодой инок.
– Не пытаю, но догадываю ся о том, сыне, почто велено табе на Вагу идти и пустынь искать. Да, озверел пёс в царском венце. С корнем рвёт всех, кто ему не по нраву, – с болью в голосе произнёс старец, творя крестное знамение.
– Потому яз из Чудова и без призыву, ушёл бы, – соглашаясь со старцем, промолвил инок.
– Како ж пробиралси ты сюды? – поинтересовался старец.
– А побéг я, отче, перво-наперво на Угрешу. А с Угреши на Киржач. А с Киржача на Юрьев-Польской. А с Юрьева – на Суждаль в Спасо-Евфимьеву обитель. Там побыл недолго, да побег на Кострому. Кострому стороной обошёл и вышел на Буй. А с Буя суда набрёл. Тут ведь меня владыка Трифон Вятский постригал. Тут места отчие, знакомые. Род наш коренем своим из этих мест произрастает.
– Ведаю про то, сыне. Каким путём дале поидéшь? – спросил старец.
– Дале, отче, поидý на Вагу-реку. Важский путь – безопасный, там годуновских соглядатаев нету. Доберусь до новой пустыни, да погляжу, каковы там делы, там ли тот, кого мне сопровождати велено.
– Благослови тя, Господь, сын мой. Пустынь ту новую ныне Леванидовой нарекли. До пустыни той по нынешним снегам дней десять пешего пути. Великое дело табе свершить предстоит. Передохни в обители нашей, подкрепись, возьми припасу с собой, да поспешай. С Богом! – молвил старец, вставая из-за стола, и благословляя молодого инока.
* * *
В лесах и в округе Леонидовой пустыни было по-зимнему тихо, глухо и спокойно. Маленький рубленный храмик, три избы, банька и колодец, окружённые тыном, утонули в глубоких синих снегах, что по грудь коню. Река Вага заснула под крепким льдом и сугробами. Только тонкие тропки, проторённые человеком, да санный след,
