Было тихо и пустынно среди сакральной, торжественно-мертвенной белизны. Розовые блики наступающего заката играли на сосновых стволах и снегах, согнувших могучие ветви. Лес, казалось, был погребён в безмолвном, белом плену. Дорога, ранее проторённая санями, но уже сильно запорошенная снегопадом, с трудом просматривалась путниками. Она вилась по глухомани от одной поляны к другой. Усталые кони неторопливо рысили гуськом друг за другом, рыхля мягкий снег копытами и утопая в нём по бабки.

Вдруг Отрепьев, ехавший впереди, придержал коня и прислушался. Его спутники также натянули поводья и остановили коней. Осторожно снимая сосульки с усов и бороды, глубоко потянув ноздрями морозный воздух, словно принюхиваясь, Григорий поднял правую руку. Все замерли и словно перестали дышать, только кони, подрагивая заиндевелыми волосками кожи и играя мышцами ног и груди, тревожно всхрапывали. И в этой тишине монахи вдруг отчётливо услышали недалёкий, но сдавленный вой хищника. Конь Отрепьева негромко заржал, косясь глазом на чащобу, откуда раздался вой. Григорий быстро снял десную рукавицу и достал из-за отворота полушубка пистоль-ручницу. Повадин молча потянул из-за пояса ручной цеп. Инок Леонид нащупал свой пистоль за отворотом полушубка.

– Поидéм по-тихому, но рысью робяты, не отставай от меня, да гляди во все стороны, – негромко произнёс Григорий, шевеля замёрзшими губами.

Не успели путники тронуть коней, как на опушку с юго-восточной стороны вышел огромный, в холке под годовалого телёнка, серый, но ярко высветленный зимней бело-седой шерстью волк-вожак. Выйдя, он остановился, потянул воздух носом, ощерился и негромко с прозвизгом зарычал. За ним на поляну вышло ещё семеро молодых менее крупных, но шустрых и тощих волков. Все они вертели головами, озираясь на вожака, словно ожидая его приказа. Понимая, что всадники уходят от стаи на рысях, вожак рыкнул, поднял хвост и бросился на верховых. Всадники с гиком пришпорили коней. Вожак, легко перемахивая через сугробы, летел на Отрепьева. Не останавливая коня, Григорий разрядил свой пистолет и явно попал по вожаку, но лишь на секунду-другую сбил его напуск. Синий пороховой дымок повис в холодном воздухе. Ещё через несколько секунд вожак сделал два прыжка и уже было попытался вонзить свои клыки в горло коню, но Отрепьев поднял своего жеребца на дыбы и ловким ударом топорика приложил вожака по загривку. Окрашивая снег кровью, волк прянул в сторону, сторонясь от кованых копыт. Тем временем один из волков уже было вцепился в заднюю левую коню Повадина. Но конь дико заржал, ударил задом и отбросил волка. Да и Мисаил, не зря уже крутил цепом и так приложил хищника, что тот, скуля и воя, отлетел в сугроб…

Вновь раздался выстрел и пыхнул синий дымок – это Леонид метко всадил пулю в голову третьему хищнику, что вслед за вожаком пытался вцепиться в коня Отрепьева. Тот, скуля и заливаясь кровью, волчком закрутился на белом снегу. Грянул третий выстрел и Повадин свалил четвёртого хищника, что летел через сугробы на Леонида. Волк прыгнул в сторону и, кувырнувшись, утонул в сугробе. После третьего выстрела напор стаи явно ослабел.

– Шпоры кóням, шпоры, робятки! – орал Гришка, будя лесную тишину и огрел своего жеребца плетью.

Всадники пришпорили коней, и стали быстро уходить от погони. Лишь к ночи достигли они жилья. То было большое село, именуемое Дмитровским погостом. Там они купили медовухи, пива, выпили и завалились спать в одном небогатом, но хорошо протопленном доме.

* * *

Через три дня пути после Дмитровского погоста, после холодных ночёвок в лесных сторожках и заброшенных баньках путники добрались до Коломенского уезда. К этому времени мороз ослабел и лишь слегка пощипывал за кончик носа. Мещерские леса остались на северо-востоке – на левом низменном берегу реки Москвы. Всадники миновали по льду широкую в тех местах Москву и поднялись на её высокий правый берег. Коломну объехали северо-западнее по оврагам и холмам над верховьями речки Коломенки. За Коломенкой с высоты одного холма было хорошо видно, как розово-красный кирпичный Коломенский Кремль монументально возвышался громадой своих могучих башен и стен над заснеженной низменной поймой Москвы-реки верстах в четырёх на юго-востоке. Золотом огней под лучами солнца сияли главы кремлевских и окрестных монастырей и храмов. Немалый посад вокруг каменного града дымил сотнями труб. Дымы поднимались ровно, высоко и таяли в розовато-голубой аэре. На маковке холма путники ненадолго остановили коней и полюбовались видом красивого и мощного древнего русского града.

– Как похож Коломенский кремник на Московский, сильно похож! – произнёс Мисаил Повадин.

– Похож, но немногим помене Московского, – согласился Отрепьев.

– Кто ж и когда созидал град сей каменн и крепок? – спросил Леонид, любуясь видом города.

– Слыхал я, что кремник каменн в Коломне заложен и свершён дедом твоим Великим государем Васильем Иоанновичем. Тому уж лет восемьдесят, а то и поболе, – отвечал Отрепьев.

– А строили Кремль сей Коломенский фряги, как и на Москве. Толико на Москве первым Кремль поставили на месте старого белокаменного. Потом те ж фряги кремль в Нижнем Новегороде возвели. А уж следом – здесь в Коломне. Выходит Коломенский град Московскому – второй младший братец. А главный мейстер – Алевиз Фрязин Старый, кремлю сему чертёж делал и ставил его, – включился в разговор Повадин.

– Знают фряжские мейстеры толк в каменной кладке, и в ковке оружейной, и в литье пушечном, и в колокольном литье! – промолвил Леонид.

– Знать то – знают, государь мой… Только как же фряги те вместе с греками туркам Цареград уступили. Ведь в тоем Цареграде все лутшие фряжские и греческие мейстеры и рытари[35] собраны были. Ан турки всё ж град отъяли, – внёс свою лепту в разговор Отрепьев.

– В том, брат Григорий, великая печаль православного мира ныне есть. Даст Господь и Россия наша приложит руку к тому. Читал ли ты, Григорий, сочинения Льва Премудрого с пророчествами о Цареграде? – поясняя, спросил Леонид.

– Пока не довелось читать, государь мой. Прочту ишо. Только мню яз, что ох, нескоро придёт си России к сим делам прислониться, – отвечал Отрепьев.

Путники тронули коней и через пол часа выехали на высокий левый берег Оки. Глазам путников открылись бескрайние полевые, почти степные просторы Заочья. Яркое солнце озаряло округу, играя, отражаясь в заснеженном просторе, и слепя глаза всеми цветами радуги. Всадники остановились на высоком берегу реки и невольно залюбовались красотой и привольем этих мест. За спиной и левее их лежало большое и старинное село Колычёво.

– Однако лепота кака, дрýги моя! – восторженно промолвил Леонид.

– Лепота, слов нету! Но ухо востро держать надо ти. Се – старая Большая Засечная Черта. Туто и на