С к о б а р е в (в бешенстве рубанул ребром ладони воздух). Что же ты со мной делаешь, батя?! Я же ночами сидел с экономистами — считал, пересчитывал… Ну, нельзя, не получается в другом месте! Ты же помнишь, комиссия, семнадцать человек вдоль и поперек перепахали весь колхоз… Только здесь, пойми, только здесь можно ставить, батя!..

Д е д  С к о б а р ь. Я давно уже все понял, Алешка. Не хозяин ты на земле. Нет, не хозяин. Не в те руки отдали люди власть. Снимать тебя надобно с председателей, вот и весь мой сказ. Жив буду, сагитирую народ, чтоб в шею тебя попер. Тебе народ самое святое, чего у него есть, — землю вручил. А ты вон чего с ней вытворяешь… дальше куска мяса не видишь. И глядеть не хочешь.

С к о б а р е в (в бессилии заметался по двору). Вот и поговори с ним! Уперся лбом, как та каменная баба!..

З а х а р о в а. Так ведь она Сторожиха, а Скобарь у нас — старожил. Вот как, милок.

С к о б а р е в. Ты-то хоть, тетка, сиди, не подначивай!..

А н н а. Алексей, возьми себя в руки.

Д е д  С к о б а р ь (усмехнулся). А я ведь тебе, сынок, не в шутку еще тогда говорил, при всей твоей комиссии, — не съеду, ищите другое место. На что надеялся? Помрет, думал, старый хрыч. А вот вам, видал?! Наш корень меньше ста лет не живет на своей земле.

М о т я (вдруг улыбнулся своим мыслям). Вчера видел Жукова. На штабном «виллисе» мимо нашей роты проскочил. Веселый. Знать, в наступление двинем. (Сосредоточенно курит.)

А н н а (тихо). За эти несколько дней, что я здесь, я о многом передумала, папа. Неужели вы всерьез считаете, что этот… наш музей… сейчас кому-нибудь нужен?

О л я. Это с какой стороны смотреть.

А н н а (резко). Ольга, не смей перебивать, когда старшие разговаривают.

О л я. Извини.

А н н а (помолчав, как бы приготовилась к выступлению с трибуны). Все мы знаем и помним, какие жестокие бои шли на нашей земле. Но время лечит раны, время диктует свои законы, папа. Хотим мы этого или нет.

О л я (глядя в упор на Анну). Не хотим.

Д е д  С к о б а р ь (усмехнулся, обнял Олю за плечи). Помру я скоро, Анна. Молчи, говорить тут особо нечего. Дело оно обычное — должен помереть, никуда от этого не денешься. Помру, Васильевна, тогда и правьте по своим законам, как вам вздумается, а покуда живы мы с Матвеем — и деревня наша будет людям служить. Семьсот лет служила и еще послужит. Да и в последнюю войну много крови за нее пролито. Мы ее в сорок третьем восемь раз брали, Анна. Двести ребят полегли на этом поле. Не отдам. Грех перед памятью.

А р т е м о в. Василий Михайлович, извините, что я вмешиваюсь… Разумеется, мы все понимаем вашу заботу… ваше беспокойство. Память — дело святое. Но нельзя же, извините за грубое слово, спекулировать на этом. У меня у самого отец погиб на войне. Если подходить к вопросу с вашей точки зрения, то мы не имеем права нигде ничего строить. Сталинград, Севастополь, Одесса… Господи, да десятки, сотни городов разрушены, и везде кровь наших людей.

Н и к и т а (заметно волнуясь). Вы поймите, зимой 1812 года триста восемьдесят мужиков из этой деревни взялись за вилы и месяц отбивались от французов. Обычные наши мужики, крепостные. Наполеон сам, лично отдал распоряжение направить сюда полк… Понимаете, полк! — своей отборной гвардии. Или вот, пожалуйста… В 1825 году шестнадцать солдат — рекрутов из этой деревни — были в числе тех, кто вышел на Сенатскую площадь. Понимаете, солдаты-декабристы. Неужели вы не понимаете, что этот… вот именно этот клочок нашей земли — наша история? Наша культура. Как же можно так огульно, под нож бульдозера… Посмотрите-посмотрите на этот дом — это же душа, это песня наша.

Пауза. Все молчат.

С к о б а р е в (глухо). А ты, парень, хоть знаешь, что такое голод? Ты не видел и не дай бог тебе увидеть. Я своими руками, совсем еще мальчонкой гроб закрывал. У отца не было сил, ослаб. Мороз немилосердный, варежки дырявые… а крышка не закрывается. Все пальцы раскровянил, а она не закрывается. Мать распухла от голода.

З а х а р о в а (по-бабьи, с тихим стоном). Ой, было… было, ребятки. (Не выдержала, плачет.)

С к о б а р е в. В школе сидим с Анькой, учитель наш, Митрофаныч, об Эрмитаже рассказывает, а мы с ней подсчитываем, сколько дней еще батя протянет и как жить нам самим дальше. Митрофаныч, опухший, больной, тихим голосом бубнит чего-то о мадоннах, а у нас перед глазами мерзлая картошка, которой батя подкармливал нас. Так-то вот, парень. (Помолчал.) Надо, отец, надо чем-то поступиться. Посуди сам… Вода — речка рядом. Корм — богатейшие луга. Транспорт — до железной дороги рукой подать. Где я еще найду такое место? Куда бы я ни сунулся, — это лишний миллион, а то и все два. Кто мне их даст, батя? Да я лучше на те деньги еще один комплекс поставлю.

Д е д  С к о б а р ь (поднял голову). А ты просил? Ты попроси, объясни людям. (Очень тихо.) Корни, сынок, наши корни в этой земле.

С к о б а р е в (снова заметался). Господи, что я буду объяснять?! Ну хорошо, хорошо… приду я в райком, или в обком, или в Совет Министров — что я скажу? Меня подведут к окну и покажут на очереди в магазинах. Людей кормить надо, батя!..

А р т е м о в. Василий Михалыч, у нас действительно очень сложное положение с питанием. Очень. И в данном случае необходимо подходить к этому вопросу, как мне думается, с государственной позиции, исходя из интересов народа. Не зря ведь в народе говорят — будет хлеб, будет и песня. Поверьте, мы всем сердцем хотим, чтобы у наших детей и внуков была своя песня.

С к о б а р е в. Я клянусь тебе, батя, будет у них и хлеб, и песня. Уступи, батя.

Пауза.

Д е д  С к о б а р ь. Нет, Алешка. (Тихо.) На пустом месте песню не сложишь. А без песни — человек не человек, а так… букашка.

Н и к и т а (ни к кому, собственно, не обращаясь). Знаете, был у нас в институте очень странный такой старичок — профессор. Три войны прошел, контуженый, замерзал где-то. Мы его между собой контуженым дразнили. Понимаете, он каждую свою лекцию начинал с цитаты из какого-то писателя. Поднимался на кафедру, снимал очки и читал, как молитву читал. «Любовь к Родине и само чувство Родины возникает и сотворяется по мере проникновения в ту культуру, в ту сокровищницу понятий и чувств, преданий и сказок, песен и языка, поэм и архитектуры, легенд и старины, городов и подвигов, которые Родина сотворила за все предшествовавшие века своего существования, своей истории…»

А н н а (после паузы). Видишь ли, Никита, это поэзия. Красивая поэзия.