Под руки попадались ящики, пустые консервные банки, бутылки, другие предметы, которые выбрасывали сюда, видимо, как на свалку. Он почти вплотную подполз к землянке, и все, что там делалось, теперь было хорошо слышно.

Михаил догадался, что сюда, видимо, выходит вентиляционная отдушина. Это было с одной стороны удачей, и в то же время требовало величайшей осторожности: любые случайные шорохи могли проникнуть через нее в землянку.

Где-то недалеко ходил часовой; звук его размеренных шагов то приближался, то удалялся, по нему можно было догадаться, где он сейчас находится.

Офицеры разошлись поздно. Хозяин землянки, Генрих, как его называли офицеры, остался с кем-то вдвоем.

Из их разговора Бузуков понял, что Генрих ожидает завтра в гости брата, который прибыл с новым соединением и находится в десяти километрах отсюда. Это уже становилось интересно.

Когда все стихло, Бузуков отполз подальше от трубы, завернулся в плащ-палатку и решил ждать завтрашней встречи. Он все время думал о Кривчуке: что случилось с ним? Может быть, убит шальной пулей? При этой мысли Бузукову казалось, что ему следовало вернуться, когда он обнаружил, что остался один, но теперь думать об этом было бесполезно, дело сделано, и он как мог отгонял беспокойство, стараясь сосредоточиться на задании.

К утру Бузуков задремал, а когда очнулся, долго лежал, затаив дыхание, пытаясь понять: не выдал ли чем себя. Однако все было по-прежнему спокойно, тихо. Движение немцев усилилось, и по голосам Михаил понял, что от землянки вглубь обороны расходятся два глубоких хода сообщения.

Бузуков внимательно разглядел свое убежище. В сером утреннем свете оно действительно было совсем незаметным со стороны, но любое неосторожное движение, кашель, вздох могли выдать его. Было холодно. Хотелось есть. Бузуков вынул бутерброд и, накрыв голову мешком, стал жевать. Он старался не думать о том, как будет выбираться отсюда, отлично сознавал всю опасность своего положения, но верил в себя, немало надеялся и на счастливый случай. Однако готовил себя и к тому, что при безвыходном положении не дастся немцам живым.

День тянулся медленно. Но самое неприятное Бузукова ожидало во второй половине дня, когда он услышал телефонный разговор хозяина землянки и понял, что брат не придет сегодня, а будет только завтра к вечеру.

Михаил напряженно думал: возвращаться с пустыми руками сейчас уже нельзя. О захвате языка не может быть и речи: одному не справиться. Конечно, можно проникнуть в землянку, убить офицера и захватить документы, но все это не то. Михаил знал: командование интересует другое — данные о возможных передвижениях и концентрации новых сил, стратегические и тактические замыслы противника.

Бузуков очень рассчитывал здесь на брата хозяина землянки. Вилли — офицер, прибыл сюда с новым соединением, значит, что-то готовится. Новые, а может быть, и чрезвычайной важности данные, ради чего стоило рисковать, надеялся получить от него Бузуков. Как — об этом он пока не думал.

Прошел остаток дня, прошла ночь, и опять наступил день — серый и тихий. Михаил чутко прислушивался ко всему, что делалось вокруг, стараясь отогнать воспоминания и всевозможные предположения: что думают о нем теперь в полку. Особенно мучительна была своей неизвестностью судьба Кривчука.

Раза два начинался дождь, мелкий, частый, и, судя по облачности, должен был пойти еще, надолго.

Перед вечером стало слышно, как в землянке младшие чины готовили стол для офицерского ужина. Бузуков подполз поближе к трубе.

Гость прибыл засветло. Собрались офицеры. В землянке было шумно, весело. Часа через два все разошлись, братья остались вдвоем. По тому, что Генрих отослал часового, Михаил понял: братья хотят поговорить наедине. Разговор шел о родных, о знакомых, но среди этих разговоров были и такие фразы, которые проливали истинный свет на появление здесь Вилли. Танковое соединение, с которым он прибыл, должно продвинуться потом на другой участок. Передвижение это должно остаться незаметным, так что Вилли рано утром едет к новому месту. Очевидно, он показывал карту, потому что Бузуков слышал: «Вот сюда и сюда…».

Вилли назвал населенные пункты.

Уже одни эти данные были очень и очень важны, и Михаил ликовал.

Совсем стемнело, когда Вилли собрался уходить, Генрих вызвался проводить его до полкового штаба. Бузуков осторожно отполз метров пять к офицерскому ватерклозету, откуда, как он прикидывал еще днем, безопаснее всего можно будет перейти в ход сообщения. Он хотел уже спуститься, когда услышал разговор и догадался, Что это братья медленно идут в его сторону. Бузуков затаился. Они уже почти поравнялись с ним, когда Генриха окликнули: очевидно, ординарец, и он вернулся.

А Вилли зашел в тупичок, остановившись рядом с Бузуковым, стал справлять малую нужду. Он был совсем рядом, Бузуков видел внизу голову немца. Решение созрело молниеносно: не раздумывая, Михаил с силой ударил острием топорика по голове офицера. Тот издал было мычащий звук, но Бузуков кошкой прыгнул на него и, зажав рот, еще раза два ударил Вилли. Тот мешком сполз на дно углубления.

С поразительной быстротой Михаил обрезал сумку, обшаривал карманы убитого и слышал голос Генриха, который наказывал кому-то, чтобы к его приходу все было прибрано.

Бузуков оттащил труп убитого, набросил себе на плечи его плащ. Теперь был единственный выход. Ничего не подозревающий Генрих, приняв Бузукова за брата, продолжая прерванный разговор, остановился в метрах двух от него. Младший лейтенант сделал шаг и ударил офицера. Тот только слабо вскрикнул…

Тьма стояла кромешная. Накрапывал дождь. Разгоряченный происшедшим, Бузуков, пригибаясь, зашагал по ходу сообщения, который вел к передовой. Шел он быстро, не оглядываясь. Дождь усиливался, и Михаилу хотелось как можно быстрее перейти линию фронта, пока не раскисла почва.

Впереди замаячила фигура, скорее всего это был часовой, Бузуков вынул нож из-за голенища, приостановился. Часовой свернул.

Все так же пригибаясь почти к земле, Бузуков перешел в другой ход сообщения. Дождь лил уже вовсю. Однако вскоре пришлось опять затаиться: совсем недалеко послышался окрик часового, ему ответили — происходила смена.

По доносившемуся разговору, по окликам часовых Бузуков старался безошибочно выбрать дальнейшее направление.

Он уже полз, плотно прижимаясь к земле, и был, по его предположению, в районе минных заграждений, когда услышал сзади тревожные голоса. Справа и слева взлетели ракеты, при тусклом свете их Михаил понял, что идет правильно. Справа был овражек, и только Бузуков успел перевалиться в него, как над ним повисла «люстра».

Теперь он не сомневался — немцы нашли убитых и всполошились. Ракеты взлетали одна за другой, освещая передовую линию. До своих оставалось еще каких-нибудь метров 150—200. Михаил прижался к стене узкой сырой промоины. Поток вешней воды