второго блока в плане значился вторым кварталом, летом еще. Но Паратов все откладывал, перво-наперво план сдачи новых объектов гнал да вот так до аварии и дотянули. Но «аварийку» вызывать не стали, чтобы шум на всю область не подымать, ничего не актировать. Вами, удальцами, прикрылись…

— Не знаю, как там у них… Но неужели, по-твоему, лучше бы без света всем сидеть сейчас?

— Ах, ладно об этом… Как чувствуешь себя? — осуждающий голос Лизы потеплел.

— Зябну что-то, — откровенно ляпнул Яша.

— Э-эх ты! — укорно-жалостливо сказала Лиза и смолкла, в трубке запикали гудки.

Теперь, узнав о причине аварии, Лиза вроде бы даже укоряет его. И по-своему права: сколько аварийных происшествий случается по чьей-то оплошности, по недогляду!.. Поэтому все такие дела Лиза зачастую относит не к геройским, а к несуразице, к бестолковщине в работе. «Но мы с Петей тут ни при чем. Мы свое сумели… Вот она, лампочка, горит, сияет, всему городу светло…» — входя в предбанник, оправдывался перед Лизой Яша.

— Наша очередь, — махнул ему крепыш.

— Бегу! — Яша прошел в раздевалку и, отталкивая мысли о работе, о жене, о рыженькой собачонке, стал сбрасывать одежду. Перед входом в парильню подержал под горячей водой веник и, когда он обмяк, зазеленел, как бы ожил, дохнул летним ароматом березы, Яша открыл дубовую дверь. На дощатом полке-помосте, огороженном перилами, несколько мужчин нещадно хлестались вениками, мученически-радостно кривя потные лица. Яшу обдало зноем, будто он шагнул в самое пекло полуденной пустыни, где, однако, несмотря на неистовую жарищу, дышалось легко и сладко: воздух был огненно-горячим, но не пережженным, убитым, а эфирным, живительным, с едва уловимым запахом эвкалипта. Он не обжигал липко, колюче, а неспешно внедрялся в тело, до самых костей прогревал его, и оно блаженствовало, словно невесомо плыло и растворялось в волнах ароматного зноя. И ничего уж не желалось, ни о чем не думалось, было лишь несказанное наслаждение, томление плоти.

Постояв минут пять недвижно, Яша взмахнул распушенным березовым веником и стал хлестать себя, открытым ртом хватая обжигающий воздух.

— Вот жареха! Ух-ух! — ликующе стонал кто-то за спиной.

— Ах-ох! — жестко истязал себя крепыш.

Яша одним из последних удалился из парильни и, поднырнув под струи теплого душа, вышел в предбанник отдохнуть. На диванах, опоясавшись простынями, сидели раскрасневшиеся парильщики, пили чай, пиво. Яша откинулся на спинку дивана и почувствовал вдруг, что не может расслабиться, всецело отдаться отдыху. Что-то мешало, какая-то забота сидела в нем и не отпускала. И он стал вспоминать, отыскивать ее… Взгляд рассеянно заскользил по лицам раздевающихся и одевающихся людей и само собой почему-то задержался, остановился на бородатом. В парильне Яша не заметил его и теперь в упор смотрел на чуть порозовевшее матово-белое, холеное тело. «Да, этот никогда и ничем не перетруждал себя и, конечно же, не пропустил ни одного обеда», — с непонятной для самого себя неприязнью подумал о бородатом Яша и тут же признался себе, что безо всякой причины придирается к человеку. И все же какой-то повод для этой неприязни был. «Ах, да, ведь он — собаколюб», — уличающе вспомнил Яша недавний разговор в предбаннике, но тут же подумал, что неприязнь рождена не пристрастием бородатого к собакам, а чем-то другим… наверное, ледяным взглядом, холодным изяществом, всепоглощающим вниманием к самому себе… «Вон как упарился, розовый, весь млеет от удовольствия, даже вроде малость задремал от умиротворения и уюта… А вот мы тебя сейчас встряхнем чуточку, обеспокоим малость, потому как нельзя же так…»

— Товарищи! — встав с дивана, крикнул Яша. — Это чья собака там у входа привязана?

По предбаннику прокатился невнятный гул голосов и стих: хозяина не оказалось.

— Далась вам та собачонка, — вырванный из сладкой полудремы, заворчал бородатый. — Ее давно уж взяли небось, а вы кричите тут…

«Может, и правда… взяли», — мысленно согласился Яша с бородатым, однако пошел вдоль диванов, цепко вглядываясь в лица. В раздевалке, в душевых кабинах, в парильне, в туалете — везде были люди, ходили, перемещались, собрать их в одно место и остановить вопросом «Чья собака?» было бы невозможно. Тогда он стал опрашивать наиболее подозрительных, похожих чем-то на собаколюбов мужчин, но те, даже не дослушав его вопроса, поспешно отнекивались, и Яша скоро понял, что люди не хотят отвлекаться от банного блаженства, не желают озадачивать себя неуместными, чудаковатыми какими-то вопросами. Яша вернулся к своему дивану, но, прежде чем сесть, подошел к окну и высунулся в большую нижнюю форточку. Он глянул вниз и увидел собаку. Обвиваемая серебристыми струйками, рыженькая лежала на сумеречном снегу и казалась недвижимой, неживой. Но вот из бани вышел человек, собачка подняла голову и слабо тявкнула. «Ага, он еще, значит, здесь, ее хозяин, где-то в бане, среди нас…» — с закипевшей досадой подумал Яша, ощущая распаренным плечом холодные снежинки. Он вспомнил, что банщик держит для особо важных посетителей отдельный кабинет. В дальнем углу предбанника он нашел этот кабинет и решительно открыл его дверь.

За низким столиком, откинувшись на спинки кожаных кресел, сидели двое мужчин. Перед ними на столике в окружении вяленых вобл и ломтиков сыра красовались несколько бутылок пива. «Сидячие труженики», — опять с беспричинной неприязнью Яша взглянул на тучных, распаренных пивососов и громко спросил:

— Это не ваша собака там привязана?

— Где, какая собака? — пожав женски округлыми плечами недоуменно-весело воскликнул один из них. — Ты это, парень, не того… В бане собаку искать… Давай-ка вот тяпни стакашек за здоровьице наше-ваше.

Яша попятился и закрыл дверь. Он понял, что искать среди голых мужчин хозяина собаки, то есть человека, которого он никогда не видел, не знал даже имени и возраста — дело наверняка бесполезное. «А, к черту все!» — в досадной беспомощности ругнул себя Яша, нехотя сталкивая с души прилипшую эту, совсем ненужную заботу о совершенно чужой, неведомой собачонке. В ушах зазвенел, как бы донесся издалека гневно-жалостливый голос Лизы: «Да отчего тебе втемяшилось связаться с этой собакой? Ты же париться пошел, лечиться, а сам голый высовываешься на морозный ветер. Э-эх…»

Яша взял веник и пошел к парильне. Здесь у входа уже собралась веселая орава мужчин. В их кругу слышался покровительски-командирский голос крепыша:

— …и тебе надо бы пузцо подобрать, и тебе… Нет, братцы, я не в обиду скажу: не тот, мужик нынче пошел. Видом крупный, справный, но больно уж сдобный, пышный. Раньше, в юные мои лета, зайдешь в парильню — мужички подбористые, двужильные, будто из красного дерева выструганы. Ничего лишнего… Теперь жизнь послаще. Раньше в дом отдыха люди ехали, чтобы жирок нахлебать. Хорошо отдохнул, значит в весе прибавил. Теперь