глупостей, Эз, – примирительно шепелявит Олив сквозь ладонь Райли. Я киваю ей, наскоро прощаюсь с остальными нашими друзьями в гостиной, бегу к машине и оттуда еще раз набираю Эми. Девушку, которая покинула мой дом три дня назад и с тех пор ни на секунду не выходит у меня из головы.

Эми отвечает, и я понимаю по неровному дыханию, что она продолжает плакать.

– У меня сегодня остались кое-какие дела, – объявляю я сразу. – Ты должна мне помочь.

Вопросов не задаю. Хочу избежать ситуации, когда она начнет обдумывать предложение, а потом, чего доброго, откажется. У меня есть план. Затея Эми с самого начала была обречена на провал. Она хотела, чтобы я нарисовал Ричарду версию с перевернутыми песочными часами. На скриншоте, который она показала мне в воскресенье утром, было мое прежнее граффити, до того, как я его закрасил. Если использовать тот же сюжет, мне не придется ничего изобретать, и Ричард не сможет возразить, поскольку это именно та картина, которую он хотел вернуть. Эми предложила единственное отличие от оригинала: в верхней части – разбитые сердца, а вот в нижней – целые. Она хотела написать, что каждое свидание предоставляет новый шанс. Шанс, что разбитое может вновь стать целым. И дальше что-то о надежде. Бла-бла-бла. Я нашел оригинальной только идею отправить Ричарду тот же сюжет, не шевельнув и пальцем, – у меня сохранился образец, который можно откорректировать двумя кликами в приложении Procreate на айпаде.

– Помочь? В чем?

Эми сопит, и я представляю, как она при этом морщится. Так она делала, когда мы устроили тот самый Нетфликс-марафон, в процессе которого отключились, не досмотрев до середины даже первый фильм.

– Будет весело, обещаю. Почти так же, как в тот раз, когда ты несла всякую чушь об амебах.

– Подходит мой автобус… А разве ты не летишь завтра в Сидней?

– В автобус не садись! Отправь мне свое местонахождение. Я тебя подхвачу. Время есть.

Эми бормочет что-то невпопад, но соглашается. Мы заканчиваем разговор, и я жду, пока она сбросит мне свою локацию. Затем еду на место, забираю ее и привожу – вместе с пресловутой коробкой, которая заняла почти половину багажника – к себе домой. Туда, где на минувшей неделе не желал видеть ее ни при каких обстоятельствах. А сейчас мне нравится, как Эми непринужденно сидит у меня в кухне, зачерпывает ложкой лимонное мороженое и смущенно признается: самое приятное в истории с омарами то, что в кои-то веки кто-то ради нее совершил поступок.

– Хотя, разумеется, ты сделал это не для меня, – тут же поправляется Эми, – а для омаров. – Она заталкивает в рот очередную ложку мороженого и прищуривает глаза от наслаждения. – Мозги застыли.

Я смеюсь и выбегаю наружу – нужно забрать из мастерской кое-какие вещи, которые нам понадобятся.

Эми наблюдает, как я возвращаюсь с ящиком, доверху заполненным аэрозольными баллончиками, ставлю его на стол, осматриваю выборочно несколько штук и перекладываю в большой рюкзак.

– Работа будет грязная, – предупреждаю я, взвешивая рюкзак на руке. – Поднимись наверх, возьми мой свитер. Он лежит… – Тьфу, едва не сказал «на твоей кровати»! Потому что кроме Эми на ней никто не спал. Вовремя поправляюсь и уточняю: – На гостевой кровати. Кстати, лучше набрось худи поверх своей одежды. Отстирать эту краску невозможно.

– Краску? Куда мы идем? Будем разрисовывать… стены?

Я загадочно поигрываю бровями и мимоходом дергаю за наполовину заплетенную прядь, которая выделяется на фоне распущенных волос.

– Прическу сама делала?

Эми тоже хватается за косичку. Наши пальцы на миг соприкасаются, и этого мига достаточно, чтобы возникло желание прикоснуться еще и еще. Мускул на моей челюсти дергается, потому что сжимаю зубы все крепче и крепче, чтобы не позволить себе усадить Эми на столешницу и засунуть руку между ног…

– Когда я чего-то ожидаю, то иногда заплетаю волосы в косички, чтобы не расцарапывать лицо.

Я мотаю головой, чтобы вернуться в реальность.

– Зачем?

Припоминаю сцену в машине: Льюис увозил нас с пляжа, а Эми узнала о статье в «Санди Сан». Она впилась ногтями в свою шею, словно так старалась успокоиться. Хотя разве можно успокоиться, нанося себе раны?..

– Дурная привычка. Называется дерматилломания. Сама о ней лишь недавно узнала. Многие подвержены этой привычке, поскольку думают, что улучшают свою внешность, устраняя изъяны на коже и хотя бы ненадолго ощущая ее безупречной, – пусть даже потом станет еще хуже. А еще привычка возникает как реакция на страх и неуверенность. В общем, – Эми натянуто улыбается, – ничего хорошего.

У меня опять нет наготове нужных слов. Я просто накрываю ее лицо ладонью и расставляю пальцы, сквозь которые она обалдело хлопает глазами. Чувствую ее дыхание всей ладонью. Жаркое, горячее, сбивчивое.

– Зона, свободная от царапин, – произношу я и быстро убираю руку. – Твое лицо безупречно. Когда в следующий раз будешь испытывать стресс, лучше покрути браслет на запястье, а лицо не трогай. Ты причиняешь себе боль.

А я не хочу, чтобы тебе было больно. Не хочу, чтобы ты испытывала разочарование. Не хочу, чтобы ты терпела неудачи. Не хочу, чтобы люди писали о тебе все, что взбредет им в голову. Я хочу, чтобы ты могла писать о чем хочешь.

Эми смотрит на меня и сглатывает.

– Если бы было так просто…

– Многие вещи проще, чем кажется.

– Неужели? Мои последние четыре свидания явно противоречат твоему афоризму. Я сама тоже ему противоречу. – Она наклоняет голову вбок. – Да еще и сломала человеку ногу!

– Может, он упал, сраженный твоей красотой? – подмигиваю я и подбородком указываю в сторону лестницы. – Беги переодевайся, нам пора.

* * *

– Куда мы едем? – Рюкзак на коленях Эми подпрыгивает вверх-вниз, потому что она дрыгает ногами.

– Будем на месте, увидишь. – Я прибавляю газ и сворачиваю на автостраду, которая ведет к противоположному концу Новембер-Бэй. Дорога почти пуста, что неудивительно: время уже за полночь. – У тебя есть с собой резинка для волос?

Эми хмурится.

– Зачем?

– Заплети косу и накинь сверху капюшон.

– Зачем?! – спрашивает она с большим нажимом. Теперь в голосе чувствуется волнение.

– Затем, что отмыть краску невозможно, – повторяю я. А еще затем, чтобы тебя не засекли камеры видеонаблюдения. Последнее я произношу про себя, предпочитая не высказывать вслух.

Мы припарковываем машину в подземном гараже в паре кварталов от места назначения. Я выхожу и протягиваю руку за рюкзаком.

– Рисовать граффити – это же… – Эми подает мне рюкзак и тоже выходит. – … это же запрещено, верно?

Я давлюсь от смеха – ну никак она сейчас не тянет на женщину, которая в припадке ярости штурмовала мэрию!

– Как правило, запрещено. Однако с некоторых пор мне предоставляют в распоряжение конкретные площади, – уклончиво добавляю я. – Арт-объекты в общественном пространстве.

Надеюсь, она прекратит расспросы.

– То есть до того ты рисовал граффити тайно?

Я направляю ее в сторону лестничной клетки, над которой большими буквами