«осторожнее водить машину». Тогда Мойзишу пришло в голову, что преследовали его сотрудники турецкой разведки; а если так, то зачем они обнаружили себя? Хотели дать понять, что все знают?

С другой стороны, чем важнее становились сведения, поставляемые Цицероном, тем сильнее возрастала растерянность в Берлине. То из Анкары сообщают, что Инёню тайно принял участие в Каирской конференции, то предупреждают о том, что англичане собираются поставлять Турции самолеты и танки и уже строят аэропорт, радиостанции и базы, то присылают протоколы Тегеранской конференции буквально через пару дней после ее завершения. Как выяснит будущий директор ЦРУ Аллен Даллес, нацистское командование, в прошлом не раз попадавшее в ловушки английской дезинформации и дорого за это заплатившее, теперь не верило стопроцентно подлинным документам, считая их очередной приманкой[161].

В декабре 1943 года, когда Цицерон поставлял больше всего информации, он сообщил, в частности, что английская авиация, базирующаяся в Турции, в начале января планирует большой налет на Софию, находившуюся под контролем нацистов, и что для обеспечения непрерывной связи с самолетами на берегах Эгейского моря и в европейской части Турции строятся радиостанции. София подвергалась массированной бомбардировке еще 14 ноября – именно тогда, как мы помним, отец отправил Неле Капп в Анкару. Для нового налета не было причин: городской аэропорт, вокзал и прочие важные центры городской жизни уже были превращены в руины. Может быть, это дезинформация, задуманная англичанами, чтобы немецкие войска остались в Софии, вместо того чтобы отправиться на Западный фронт?

Мнения в Берлине разделились. По одну сторону был министр иностранных дел Риббентроп, начальник фон Папена, по другую – правая рука Гиммлера, начальник Главного управления имперской безопасности СС Эрнст Кальтенбруннер. Эти двое ненавидели друг друга, и то, что один называл белым, другой обязательно должен был назвать черным. Как мы уже знаем, 30 декабря фон Папен то ли по рассеянности, то ли в раздражении задал министру иностранных дел Менеменджиоглу вопрос о радиостанциях в европейской части Турции, выдав таким образом, что ему известна информация, знать которую не должен был никто, кроме англичан и турок. На следующий день Менеменджиоглу предупредил Нэтчбулл-Хьюджессена, что фон Папен «знает гораздо больше, чем следовало бы». Это был важный шаг к началу расследования деятельности Цицерона.

В общем, в Берлине с одобрения Гитлера было решено подождать и не предпринимать никаких действий, в частности для предотвращения налета на Софию – чтобы показать, что они, немцы, не попались в ловушку дезинформации. Однако, как и предсказывал Цицерон, 10 января американская и британская авиации бомбили болгарскую столицу чуть ли не 24 часа подряд. Так немецкое командование впервые – ценой руин Софии – убедилось в подлинности документов Цицерона.

Но ветер уже начинал меняться, а нацистская военная машина – сбоить. В том же январе Черчилль распорядился начать расследование по делу Цицерона, а сотрудник абвера Фермерен перебежал к англичанам, что привело к развалу немецкой военной разведки. Как пишет военный историк Рейнхард Доэррис, переход Фермерена на сторону англичан и последовавшее за ним бегство Неле Капп к американцам сыграли важную роль в провалах германской разведки, которые теперь были уже неизбежны[162].

Резкий разворот президента Инёню

Именно в это время Цицерон сообщает сначала британскому послу, а затем и немецким разведчикам, что удаляется от дел.

И в это же время президент Исмет Инёню начинает предпринимать ряд важных действий, направленных на то, чтобы сменить нейтралитет, дружественный Германии, на нейтралитет, дружественный Великобритании и США. Первые из этих шагов были сделаны после Тегеранской и Каирской конференций, состоявшихся в конце ноября – начале декабря; тогда же Цицерон передал немцам соответствующие документы.

Первым из этих шагов была постепенная замена старых, известных своими консервативными и прогерманскими настроениями кадров Генерального штаба на сторонников модернизации и союза с англичанами и американцами. На самом деле обе эти группы состояли из участников Войны за независимость, однако англичанам не нравилось, что начальник Генерального штаба, маршал Февзи Чакмак, слишком явственно выказывает склонность к союзу с немцами[163]. Кроме того, было известно, что Сталин считает Чакмака ответственным за то, что нацисты использовали в своих военных целях тюркские и мусульманские народы Советского Союза.

Инёню начал с того, что 4 декабря 1943 года назначил заместителем начальника Генерального штаба генерала Казыма Орбая, заменившего на этом посту генерала Асыма Гюндюза. Затем 12 января 1944 в отставку был отправлен сам маршал Февзи Чакмак. (В 1920 году, когда англичане оккупировали Стамбул и распустили меджлис, Чакмак был министром обороны, а Инёню – подчиненным ему начальником Генерального штаба. Вместе они отправились в Анкару, чтобы присоединиться к Мустафе Кемалю, а 23 апреля вместе участвовали в открытии Национального собрания.) Место Чакмака занял Орбай, а на его место назначили Салиха Омуртака, также одного из военачальников Войны за независимость[164].

Эти шаги, имевшие большое символическое значение, потрясли Турцию, но Союзники сочли их недостаточными – им нужны были конкретные изменения в политике. И они их дождались: в апреле Инёню объявил о прекращении поставок Германии хрома, нужного рейху для производства оружия. Поставки были прекращены 1 мая. Турция начала дрейфовать в сторону Союзников.

А Цицерон пропал невесть куда.

Письмо маршалу Чакмаку

Что было дальше, вы знаете, но я в двух словах напомню: была произведена высадка в Нормандии, русские оккупировали восточную часть Германии, американцы и англичане – западную; США сбросили на Японию первую в истории атомную бомбу, и в 1945 году война закончилась.

А потом маршал Февзи Чакмак, крайне обозленный на Инёню за свою отставку, но еще сохранявший значительное влияние в Анкаре, получил письмо. Вот текст этого письма, датированного 16 июля 1946 года[165]:

«Отец наш, глубокоуважаемый господин маршал!

Четыре с половиной года, подвергая себя великой опасности, считая своим долгом добывать сведения, полезные с точки зрения интересов нашей нации, совершенно не думая о себе самих, мы с женой работали в югославском посольстве и служили на благо нашей страны. По завершении работы в посольстве я получил от правительства за оказанные услуги денежное вознаграждение в сумме 500 лир, хотя должен отметить, что беззаветные усилия молодого турка, чье сердце переполнено любовью к Родине, не могут быть измерены деньгами.

Затем мы с женой много лет на совесть трудились в американском и немецком посольствах, и мне удавалось добывать там важные сведения. Однако чувствуя, что оказался под подозрением, я был вынужден оставить эту работу, дабы не допустить и малейшей возможности, что