и под плотным надзором. Зато внутри оживший дом развлекал детей как умел, напоминая Мейнгриму о том времени, когда по дому бегали не Фабиуш с Матиасом, а они с Евой. Еще была жива их мать, Мерисса, еще отец улыбался не только губами, но и глазами. И дом был таким же, загадочным, полным хлопающих дверей и музыкально поскрипывающих ступеней. Когда дом затих и начал стареть и умирать? Когда погибла их мать или позже, когда пострадала Ева, оставшаяся на всю жизнь с артефактом в голове, или, может, когда она уехала в другой дом с Манфредом? Мейнгрим не знал. Он просто радовался тому, что дом станет для его воспитанником таким же другом, каким был им с Евой.

Ах, если бы только удалось уговорами или обманом затащить сюда Радославу, когда она вернется! Сам Мейнгрим не надеялся на свое красноречие, и пусть старая Ирена и совсем юный Фабусь толковали об одном и том же, он сомневался, что сумеет просто взять и сказать то, что чувствует. Но дом. Дом — совсем другое дело. Он сумеет очаровать хозяйку, увлечь и влюбить в себя. И тогда Рада останется с ним. С ними.

Но пока это были только мечты, поэтому Мейнгрим снова поднимался и шел дальше, напитавшись уверенностью, что сил хватит, и он справится.

Иногда Мейнгрим замечал, что Фабусь наблюдает за ним, но мальчик молчал и Грим не торопился его расспрашивать первым.

Но тем вечером, когда он наконец почувствовал, что находится на правильном пути и его букет был один в один похож на те, что стояли у кровати Радославы, Фабиуш не выдержал.

Мейнгрим уже собирался пойти спать, но еще смотрел на огонь в камине в кабинете. Огонь его успокаивал, напоминая о Еве. Он не сразу понял, что звук ему не кажется, но в дверь поскреблись снова.

Распахнув дверь, он увидел светловолосую макушку Фабиуша, а потом мальчик поднял на него взгляд.

— Разве вы с Матиасом не должны уже спать? — удивился Мейнгрим, но посторонился, пропуская ребенка в кабинет. Фабиуш выглядел несчастным и замерзшим, поэтому Мейнгрим пододвинул кресло поближе к огню и усадил туда мальчика.

— Так что случилось, Фабусь? — мягче спросил Мейнгрим, вообразив, что напугал ребенка.

Со своими поисками он и впрямь стал более раздражительным и сонным. Вот сны ему нравились. В них он забывал о своих проблемах. И сейчас уже мог бы пойти спать, но нет же!

— Нужно найти настоящий драконий огонь для мамы, — заявил Фабусь. — Когда я видел маму, я понял, что нужно. Не такой, как ты варил — всего на день. А самый настоящий.

Мейнгрим помассировал виски. Что-то до него туго доходило, или Фабусь странно рассказывал.

— Ты видел маму? Когда? — наконец Мейнгрим сообразил, что его зацепило в сбивчивых словах мальчика.

— Не очень давно, — Фабиуш зевнул и потер глаза. — Я спал и нашел её. Но я пообещал не говорить, где она, поэтому сразу забыл.

Мейнгриму хотелось взвыть от досады, но он боялся напугать мальчика и тихо спросил:

— Как… они…

Фабиуш посмотрел на него исподлобья и чуть застенчиво улыбнулся. Так, что Мейнгрим понял — он знает. И знает куда дольше, чем он или даже пронырливый Манфред.

— Хорошо. Маме нормально там, где братику ничего не грозит, — прошептал Фабусь еле слышно, словно даже здесь их кто-то мог подслушать, но этот шепот бил по ушам Мейнгрима сильнее, чем рев дракона. Сын! У него будет еще один сын!

Он не сразу сообразил, что Фабиуш сполз с кресла и подобрался к нему, забираясь на колени. Очнулся лишь когда тот обхватил своими маленькими ладошками лицо и посмотрел в глаза. Прямо, как равному, а не снизу вверх.

— Ты хочешь тоже уйти, я вижу, — теперь в глазах мальчика не было и тени сна, только страх. — Ты должен ко мне вернуться, папа, понимаешь? Ты нужен нам с Матиасом.

— Конечно, я вернусь, — рассеянно ответил ему Мейнгрим, мыслями всё еще находясь где-то рядом с Радославой. — Я же каждый вечер возвращаюсь к вам, я вас не оставлю…

— Ты не слышишь меня, папа, — с отчаянием прошептал Фабусь, но возразить Мейнгрим не успел. Мальчик исчез. Испугаться Мейнгрим не успел — услышал топот маленьких ног в коридоре. Он уже знал от Ирены, что, несмотря на браслеты, малыш иногда использовал свой дар. Только на очень короткие расстояния.

Думать о том, что беспокоило Фабиуша, он не стал. Детей, да еще оставшихся без матери в столь юном возрасте всё время что-то беспокоило. Он знал это по рассказам найденных, рано уехавшим в Лесин без родителей, он видел капризы Матиаса. Фабиуш еще неплохо держался.

Мейнгрим и впрямь не понимал, о чем говорит Фабусь. Мысленно он уже был в своих снах, которые стали куда ярче и объемнее, чем были когда-либо. Даже в детстве. Ему никогда раньше не снились полеты. Даже когда он летал на драконах — на Седом, ни к ночи будет упомянут король, или на других, это не было так удивительно как во сне.

Он видел все королевство. Его манили удивительные колодцы, разбросанные по лугам, он наблюдал, как крестьяне ухаживают за садами и полями, как выглядит с высоты драконьего полета Лесин. Это было так удивительно, что просыпаться совершенно не хотелось.

Однажды он прямо во сне сетовал на это, как вдруг понял, что больше не спит. Он очнулся в темном ночном небе. Дракон мощно и размеренно двигал незнакомыми Мейнгриму мышцами крылья, и было ему так спокойно, что он тотчас забыл о том, зачем он здесь.

Быть драконом оказалось по-настоящему прекрасно. Он кувыркнулся в небе и полетел к горам.

Мозг стал неповоротлив, словно мыслям теперь было слишком много места и они не успевали соединяться во что-то понятное. Дракон знал куда больше, чем человек, но только зачем ему было это?

Драконы знали куда больше, чем он мог даже представить даже в тех наивных снах, где лишь чуть касался крылом этих знаний. Дракон хорошо помнил беловолосую повелительницу, которая теперь представлялась соединением голос и хорта — так это отзывалось в мыслях дракона и он, как не пытался, не сумел подобрать к этому человеческий эквивалент. Как бы то ни было, но ее сейчас не было в яблоневом королевстве, это он знал точно. А значит, не было смысла и думать о ней. Какие-то человеческие слова вертелись