– А что ему еще делать? Как мусульмане, сидеть дома и оплакивать покойника сорок дней?

Персис хотела было рассказать ему, что, по сведениям Евы Гэтсби, Хэрриот и Кэмпбелл, вероятно, поссорились, но передумала и выглянула в окно. Теплый ветерок коснулся ее щеки.

– Правда, она была в своей стихии?

– Кто?

– Элизабет Кэмпбелл.

Блэкфинч замялся.

– Полагаю, да. В конце концов, она молодая женщина.

– А еще она очень красивая.

Над ответом он думал, пожалуй, слишком долго.

– Ее можно было бы назвать привлекательной – при должном освещении.

– Для таких, как она, любое освещение должное.

Больше они не произнесли ни слова, пока не подъехали к книжному. У его входа был припаркован темный «бьюик».

Машина тети Нусси.

Персис выругалась и, подойдя к дремлющему водителю, ткнула его в плечо. Он резко вскочил и медленно сфокусировал взгляд.

– Мадам Нусси наверху?

– Да, – ответил он, – вместе с мистером Дарием.

Персис снова выругалась и повернулась к Блэкфинчу, который с любопытством наблюдал за ней из своего «амбассадора». И тут ей в голову пришла идея.

Она перешла обратно через дорогу.

– Не хочешь присоединиться ко мне за поздним ужином? Отец еще не спит и будет рад гостю. Он прикован к инвалидному креслу и не может встречаться с людьми так часто, как ему хотелось бы.

Это была откровенная ложь. Сэм Вадиа был убежденным мизантропом. Он даже поместил себе на стол табличку с надписью: «Сначала я думал о самоубийстве. Потом решил, что лучше убить все остальное человечество».

Блэкфинч захлопал глазами от удивления, но все-таки вылез из машины и произнес:

– Вперед, Макдуф, не трусь!

– Вообще-то, – пробормотала Персис, отворачиваясь, – правильно: «Смелей, Макдуф, не трусь!»[9] Но, по сути, получается то же самое: «Не будем медлить и начнем скорее бой».

Тетя Нусси была вне себя. Персис поняла это по тому, как она постукивала ярко накрашенным ногтем по бокалу с вином и как курила сигарету – с таким видом, как будто объявила племяннице личную вендетту.

Тетя Нусси расположилась на одном конце обеденного стола, Сэм Вадиа – на другом, так что оказался сидящим прямо напротив Дария, а сам стол, эта ничейная земля, был заполнен остатками ужина: мясным ассорти, разогретым куриным дхансаком, пловом, сыром и маринованными огурцами.

Дарий удивил Персис. Она не видела его около года, и за это время он заметно преобразился. Исчезла россыпь прыщей, которые долгое время уродовали его лоб. Густые усы придавали его чертам новообретенную зрелость. Темные волосы были уложены в очень жизнерадостную прическу. Одет он был в безупречный льняной костюм кремового цвета и сверкающие двухцветные ботинки-оксфорды. Да и такой уверенности в голосе прежнего Дария Персис не помнила.

Может, тетя Нусси все-таки была права, и новая республика изменила ее кузена?

Ее решение сесть рядом с Блэкфинчем не прошло незамеченным – как, впрочем, и его присутствие. Но, к счастью, сам Блэкфинч, казалось, ничего не понял.

«Неужели он и вправду настолько слеп?» – удивлялась Персис, наблюдая за англичанином, который, запинаясь, пытался кое-как вести застольную беседу.

– А вы знали, – спросил он, отправляя в рот кусок курицы, – что у артериальной крови гораздо более яркий цвет, чем у любой другой крови, и что пятна крови всегда располагаются определенным образом в зависимости от того, как двигались нападавший и жертва?

– Очаровательно, – произнес Дарий, задерживая взгляд на своей кузине.

Тетя Нусси налила себе еще один бокал хереса и разом опустошила его с такой яростью, что даже Персис стало не по себе. Тетя демонстративно воздержалась от упоминания того факта, что Персис фактически сбежала от Дария. Теперь Персис жалела, что не позвонила ей и не отменила встречу, но, с другой стороны, если бы она так сделала, за этим бы неизбежно последовал неприятный разговор с тетей. Сам Дарий вел себя как джентльмен и делал вид, что просто зашел засвидетельствовать почтение Сэму. Он рассказал о своей новой должности управляющего агента в Калькутте, на другом конце страны, и заверил, что у него блестящие перспективы и что, хотя подразделением пока еще руководит англичанин, в скором времени это обязательно изменится.

– Но хватит обо мне, – отрывисто сказал он и промокнул усы салфеткой. – Ты у нас теперь настоящая знаменитость, Персис. Представь, как я удивился, когда вчера взял «Газетт» и на первой странице увидел твое лицо. Подумать только: девочка, с которой я играл в прятки, стала украшением национальной полиции.

– Украшением? – повторила Персис, сощурив глаза.

– Это просто такое выражение, – сказал Дарий. – Я не хотел тебя обидеть. Но должен признать, ты нас всех очень удивила.

– Это как еще?

– Ну, когда я впервые услышал, что ты твердо решила пойти на службу в полицию, я посмеялся. Я хочу сказать, это ведь не самое подходящее занятие для женщины? Но ты довела дело до конца. И естественно, теперь, когда ты всем показала, я жду, что ты изящно уйдешь в отставку.

Персис отложила вилку.

– Что-что я всем показала?

– Что наша новая нация строится на демократических принципах. А что может быть демократичнее, чем позволить женщине надеть униформу?

– Позволить? – вырвался у Персис сдавленный писк.

– Некоторые говорят, что страна пошла ко дну, когда из нее выгнали британцев, – увлеченно продолжал Дарий. – Но я не согласен. Ты наш символ, Персис. Смотрите, говорим мы, мы больше не отсталая нация! Мы даже позволяем женщине работать в полиции!

Персис изумленно уставилась на него. Неужели именно так на нее смотрит не только ее брат, но и еще множество мужчин по всей стране? Но если это правда, какое право она имеет зваться служителем закона? Она только символ, марионетка, играющая в чьем-то спектакле.

Персис со зловещей неторопливостью встала из-за стола.

– Знаешь, на секунду я подумала, что ты изменился. Но лягушки превращаются в прекрасных принцев только в сказках. Я никакой не символ. Я следователь полиции. Я тренировалась так же, как и любой другой мужчина в академии. Я стала лучшей в своем классе. И мне поручили это дело, потому что кто-то решил, что я достаточно компетентна, чтобы с ним справиться.

Дарий неловко поднялся на ноги.

– Я не хотел тебя обидеть, – повторил он.

– И тем не менее я обиделась. По-моему, тебе пора.

– Персис! – лицо тети Нусси стало пунцовым. – Ты не смеешь так с ним разговаривать!

– Почему это? – спросила Персис. – По-моему, тебе ничего не мешает снова его запечатать и послать в Калькутту.

– Ты зря так… – начал Дарий, но Персис резко повернулась к нему.

– Я никогда за тебя не выйду. И не вышла бы, даже будь ты последним мужчиной