не может считаться абсолютно доказанным, ибо между обоими культами, культом Адониса и культом Таммуза, разница огромная. Адонис убит кабаном. Венера ищет его повсюду, полная отчаяния, оглашая рыданием лес и горы. Таково настроение первых моментов праздничного ритуала в честь Адониса. Наконец молодого Бога находят. Тогда плач и рыдания обрываются и начинается исступленная, дикая радость воскресения умершего Бога. В культе Таммуза мы ничего этого не находим. Это Бог, над которым имеется какой-то господин. Смерть Таммуза тоже совсем иная. Он падает жертвой пропаганды новых солнечных идей и кругозоров. Затем в пышном празднестве Таммуза, как мы уже это подчеркивали несколько раз, не имеется никаких моментов триумфа и радости. Только печаль. Только надрыв и горе восточных женщин, ничем не напоминающих эстетически-прекрасных образов Афродиты и Прозерпины. Сам Кутами свидетельствует о том, что чтение из книги легенд в храмах Вавилона – нельзя забыть: после молитвы, обращенной к богам – сопровождалось плачем всех присутствующих, без исключения, без разделения на мужчин и женщин. Так, чтобы ничем не выдаваться на общем фоне печально-настроенной публики, плакал однажды и сам Кутами, слушая среди других молящихся жизнеописания Таммуза, хотя по убеждениям своим, как человек иной, совершеннейшей культуры, далеко ушедшей от верований пронародных масс, он более сочувствовал Ианбушаду, чем темному герою древней легенды.

Наконец решили отождествить Таммуза с Вакхом. Но при родственности трех культов – Адониса, Аттиса и Диониса, несомненно возбуждающих мысль о Таммузе, – отождествление это тем не менее трудно обосновать сколько-нибудь документально. Восточная фантастика и тут куда решительнее во всех своих отношениях, куда дерзновеннее. В Элладе перед нами не Бог и не человек, а нечто среднее: богочеловек. В Халдее же перед нами просто человек, обыкновенный смертный. Человекобог, гордо вознесший свою голову, свой ум и душу, изволением солнца, над целым миром и потому-то признанный своими современниками достойным божеских почестей. Всё взято в этом сказании широко и могущественно. Но всё при этом остается тем не менее понятным даже для нас, несмотря на мрак темных волнующих легенд, окутавших личность Таммуза. Легенды эти по своему идейному размаху производят поистине грандиозное впечатление. Однако внимательный глаз критика ставит их совсем отдельно, совсем изолировано от более простых сказаний и преданий о некогда действительно существовавшем человеке, на которых эти легенды так или иначе построены. Для всякого должно быть очевидно, что, кроме документов древней письменности, удостоверяющих некоторые реальные события прошлого и даже рисующих его конкретными чертами, мы имеем тут дело также и с безудержным, беспредельным творчеством народных масс, искажающим факты жизни до неузнаваемости. Во всяком случае, смешивать воедино мифотворчество толпы, бред и истерику суеверий, которыми она постоянно окутывает светоноснейшие достижения истории, с правдивым искусством быта и духа на пространстве определенной эпохи, отнюдь не приходится. Не только по внутреннему своему содержанию, осязаемому и реальному, но и по внешнему своему виду, искусство это куда выразительнее, куда превосходнее во многих отношениях. Клочок какой-нибудь рукописи, дошедший до нас из тьмы веков, несколько достоверных фраз или отрывков письма, спасенных памятью народа от забвения будущих поколений и ставящих перед нами живого человека чисто и просто, вне суеверия и выдумок, решают иногда вопросы величайшей важности и значения, с которыми не справится никакая шаманская легенда, никакая архаическая мудрость.

Борьба с Таммузом пророка Иезекииля имеет непреходящее значение для всех веков и народов. Это борьба за охрану двух величайших идейных сокровищ культуры: свобода человеческого духа, с одной стороны, и чистота, девственная неприкосновенность идеи божества, сопровождаемой страхом её профанации и вульгаризации, с другой. Реальная историческая личность – личность Таммуза, как и личность Иисуса Христа, как и личность Будды – остается совершенно незатронутой этой борьбой. Отбрасывается же с негодованием, с характерною для иудаизма горячей страстностью лишь искажение, вносимое в божественную идею привходящим творчеством народных масс. Создав величайшую в мире единобожную концепцию, иудейство является в то же время единственным хранителем её нетленной простоты и красоты. Это кликушество плебейской толпы, выступающее на страницах евангельского повествования, эта женская истерика, сопровождающая явление нового исторического Таммуза на всех его путях и во все времена, это волна народной мизеры, захлестывающая личность большого человека – всё это окончательно невыносимо для чистого религиозного мышления. В глубочайших интересах человечества, чтобы недреманное око стерегущего разума никогда не опускало своих веками утомленных вежд, какие бы умилительные зрелища, какое бы очарование ни развернуло перед нами марево обманчивой идеи богочеловечности, какие бы не раздавались при этом тревожно-сладкие голоса церковно-христианских сирен. Что за величественная картина. Имеется ли ей подобная в истории человеческого духа? Какая единственная в своем роде миссия: не только создать, но и охранять созданное на пространстве веков.

Вот оно недреманное око иудейского рационализма, с которым бессильно и напрасно борется антисемитизм. Не здесь ли, кстати, искать и основ вражды к старому народу – врачу, оберегающему человечество от опаснейших заболеваний, которым оно подвержено?

Деванаи

Пророк и законодатель. «Господин человечества», «Милосердный Отец». Кутами называет его философом среди философов, мудрецом среди мудрецов. Не веривший ни в какого пророка Ианбушад верил, однако, в Деванаи и полагал, что ему одному известны тайны неба. Кутами знал его книги. Но и этому человеку, с исторически-достоверными чертами определенной индивидуальности, древние халдеи посвящали храмы в самом Вавилоне. В одном из них стояло скульптурное изваяние Деванаи, к которому обращались с молитвою, выдержав предварительно определенный пост. Это тоже возведение человека на степень божества. Крайняя идеализация его, отрицаемая иудейством решительно и бесповоротно.

Культ Деванаи был распространен за пределами Вавилона. Ему служили в кушитской Ассирии.

Рея Кибела

Это не земля в обыкновенном смысле слова, плодоносная и земледельческая, а земля горных мест и вершин, в глубине которой бушует раскаленная стихия. Мать Земля, родившая из себя могущественнейших богов. В фригийско-лидирской легенде всё дается в грандиозном масштабе. Земля взята на заре космического процесса, в моменты вулканического взлета первых гор. Мифологическая концепция ещё подернута предрассветными сумерками, но в целом она всё же сияет первой свежестью рождения. Рея значит земля. По объяснениям Исихия Кибела значит фригийские горы, пещеры и убежища. Генезис богов открывается в дивном ландшафте Малой Азии. «Весь культ этой богини, – пишет Преллер в своей Греческой Мифологии, – отмечен печатью величественной стихийной красоты, какою она рисуется человеку, попавшему в обстановку гор и лесов». Леопард и лев являются постоянными спутниками Реи Кибелы, особенно же величественный лев – горячий, дикий и царственно-могущественный.

Рея Кибела окружена куретами, корибантами и идейскими дактилями. Празднества в честь богини сопровождаются