мотивами в Греции надо всегда искать этнические обоснования. Флейта, как и свирель, чистейшим образом принадлежит к культу Диониса, который и в высших своих стадиях с трудом отрывался от пеласгических болот и трясин, высушенных, выглаженных и выровненных лишь зиждительным Аполлоном. Отрекшись от флейты, Афина окончательно входит в ту светлую, сложную и построительную работу, в которой мы видим её на всех торжищах, состязаниях и в ареопагах Эллады. Голубоокая богиня, вечная Дева античного мира, защитница Акрополя и верховная мечта Фидия, отбрасывает от себя с брезгливым чувством атрибут низшего бога.

Эту флейту подхватил фригийский Силен из дико-экстатической свиты Реи Кибелы – Марсий. Он играл на ней с дивным искусством и на празднествах Матери богов творил чудеса высвистыванием вакхических мотивов. В своём надменном чувстве великого артиста Марсий мог вообразить себя соперником Аполлону. Кто знает, какие этнические моменты в образовании эллинской культуры затрагиваются здесь поэтической легендой! На заре истории могло казаться, что гиперборейское начало уже тонет в трясинах Диониса. Но последнее слово в этом деле сказал всё-таки солнечный бог. Он вышел на состязание с Марсием и победил его. Овидий прекрасно описывает эту схватку двух культур, приведшую к трагическому финалу. С пораженного Марсия была содрана кожа и повешана во Фригийской пещере, в Келенах. С тех пор, по рассказам историков и поэтов, кожа эта радостно трепещет всякий раз, когда в пещере раздаются звуки флейты.

Вот и вся легенда. Зевс в своё время с такой страстью обнял богиню земной мудрости Метиду, что она исчезла в нём, и в тот же момент из головы верховного бога вылетела Афина Паллада. Но Метида не исчезла бесследно во чреве бога. Она осталась жить там, как высший импульс добра и совести, вовлекая бога даже в борьбу с велениями судьбы, к которым раньше он оставался равнодушен. Отсюда ясно, что и рожденная из головы Зевса Афина эмбрионально уже заключала в себе свою гиперборейскую будущность.

Пеласгический Дионис

За эстетическими принципами Диониса и Аполлона, проницая тьму веков, мы видим борьбу разных этнографических начал, революционные схватки рас между собой, кончающиеся смешением и разложением их на противоположные классы, продолжающие борьбу до бесконечности. Из такого смешения и вышла Эллада. Ахейцы растворили в себе желтую расу пеласгов. Морально-эстетический бог Аполлон растворил и претворил в себе пеласгический культ Диониса, и насыщенный раствор этот дал драгоценнейший в мире кристалл: Греческую трагедию. Ни пеласгический, ни монический дифирамб не были непосредственными, органическими её причинами – это были только внешние факторы процесса, давшие возможность родиться явлению искусства, солнечному культу Аполлона. В глубине кипит хаос, бесформенная огненная сила. Там распятое тело Диониса – Загрея. Но мы поднимаемся выше и с каждым новым шагом встречаемся уже со следами творческой работы Феба, Бранхоса, Смифея. Это его логика, его закономерная архитектоника. Это диктатура безграничного ума над высшими космическими силами, высшего духа над чувственной идеологией крито-хамитского происхождения. Пройдут века светлой солнечной культуры, и хамитские расы поднимут мятеж, затопчут в грязь каратиды сложившихся форм быта и жизни. Но это будет лишь коротким мгновением в процессе истории, ибо культура Аполлона по существу своему непобедима.

Ницще не разглядел во тьме и не уловил в свой глаз рассеянного света высших идей, а тенденциозно поклонился хаотическому культу Диониса. Ещё страннее, что, пропев истерическую хвалу античному Дифирамбу, он тут же воздвиг борьбу против Дифирамба новозаветного, являющегося лишь повторением – черта в черту – древнего Диониса. Тут произошла аберрация идей, впрочем, совершенно естественная для этого человека. Это был большой литературный талант, но исключительно парадоксальный. Много птичьего трепета в воздухе. Полеты вверх и вниз. Спиральные круговые движения. Но силы никакой. От тигра и пантеры, о которых Ницще говорил с таким уважением, – ничего.

Аполлон-отец

Имеются в печати опубликованные женою Макса Мюллера посмертные листки с его разбросанными отдельными мыслями. Мысли все замечательные по содержанию и поэтической форме. Неизмеримой и несравнимой представляется Максу Мюллеру заслуга еврейского народа, подарившего человечеству впервые за всю известную историю идею Бога-Отца. У всех остальных народов божество рисуется нам в форме отвлеченного начала, вознесенного над миром бесконечно высоко, или в форме кровожадного, мстительного, деспотически страшного существа, как, например, в Египте и Ассирии. Пантеизм же есть некоторый алгебраический дым, несвязанный с явлениями реальной жизни, которые квалифицируются под углом зрения религии и морали конкретно и персонально, никакими органическими взаимоотношениями. Только еврейство дало человечеству живое ощущение симпатического отцовства, перешедшего затем и на страницы Нового Завета, т. е. создало одну из величайших по своему социально-воспитательному значению идей. Это идея исторических связей поколения последующего с поколением предыдущем, прогрессивных традиций с традицией прошедших веков. Каждое поколение есть отец последующего и сын предыдущего, причем оба поколения, в звеньях преемственной цепи, связаны между собою идеальным духом широкого исторического процесса. В сыне воскресает отец, просветленно и преображенно по законам непреодолимой наследственности. Бесконечный ряд воскресений – вот что такое история. Постоянное развитие форм – одна из другой. Последовательное развертывание начал, потенциально заложенных в отце и получающих открытое выражение в сыне и следующих за ним новых поколениях. Вот она лестница Иакова от земли до неба, построенная не раз навсегда, как это рисуется нам при чтении наивного библейского рассказа, а постоянно, шаг за шагом воздвигающаяся, несущая человечество вверх безостановочно и нерушимо, иногда даже против его воли. Оно идет, а Бог его ведет всё дальше и дальше. Это и есть процесс и рост человека на путях истории. Триединое сочетание в синтетическом лице трех ипостасей, Отца Сына и Духа, сочетание именно нераздельное и неслиянное, по формулировке творцов Никео-Константинопольского Символа Веры, и затем вольное, идеальное самораскрепощение единосущных триаде сил в потоке жизни. Сам по себе Бог безвременен. Но, преломляясь в событиях пространственно-временного процесса, он проявляется в трех образах Отца, Сына и Духа. Так истолкованная и понятая, триада эта есть ни что иное как конкретное раскрытие идеи монотеизма в проивность иррациональной и грубо-политической концепции троицы в существующих христианских церквах.

Аполлон-Отец является одной из разновидностей культа Аполлона вообще, рисующий связь Греции с Востоком необычайно рельефно. Семитическая окраска его бросается в глаза. В этом культе всё – мораль и нежное попечение о детях. Когда Еврипид говорил, что Феб его родитель, его отец, он выражал свою мысль за две с половиной тысячи лет тому назад не как ариец. Тоже и Гекуба, требующая жертв Зевсу-Отцу и другим бессмертным богам. Если стригут мальчику голову в первый раз, то это