Шрифт:
Закладка:
Мы часто выступали за городом вместе с Mott the Hoople. С ними мы зарабатывали до пятисот баксов за ночь. Чтобы сэкономить на пути туда, мы нелегально использовали билеты DUSA (Discover USA), которые стоили почти в два раза дешевле. Для того чтобы купить эти билеты, надо было быть туристом с неамериканским паспортом, но мы нашли турагента, который нам помог. Я подходил к стойке и говорил с британским акцентом: «Здравствуйте! Мы желаем подняться на борт» – или еще какую-нибудь хуйню. Вот так мы это и делали.
И потом мы играли во всех местных старших школах и колледжах. Мы жертвовали им тысячу долларов, а потом выступали. За это нам давали карт-бланш – в переводе: мы забирали все деньги. Вскоре это уже стало своеобразным статусом: «А в нашей школе играли Aerosmith!» А потом во «Врентаме», а потом в «Братьях Ксавариан» в Вествуде, все хотели, чтобы в их школе выступили Aerosmith, и мы так и делали.
Мы выступили и в нашей старой школе, а еще в бостонском колледже. Именно там я понял, что мы добились успеха, потому что толпа была такой огромной, все просто вопили. (Тем временем Отец Фрэнк сидит в раздевалке хоккейной команды и напаивает Отца Какого-то. Что были за деньки!) Так как там была куча людей, которых мы боялись, мы ходили в туалет, пока охрана, Джонни О’Тул, стояла за дверью. Народ швырял в окно стулья и лез к нам! Они вышибали двери за сценой, выбивали окна, пытаясь пролезть на хоккейную площадку, и у них получилось. Поэтому мы выбежали оттуда и понеслись по коридору. Бостонский колледж, 1973 год. Там было так много людей, настоящий цирк.
«Йа пел ва так», потому что мне не нравился мой голос, мы только начинали карьеру, и мне хотелось немного выпендриться.
Где-то в 1973-м один из парней, Тони Форджион, сказал: «Я хочу открыть клуб» – на месте старого супермаркета, где сто лет назад играли Эрик Клэптон и Джоуи Крамер – и попросил нас сыграть на открытии. Там был Ал Джейкс и все эти чокнутые парни из старой команды Фрэнка Конналли во Фремингхеме. У нас на разогреве были The Sidewinders с Билли Сквайром. Туда пришли пожарные и установили лимит на посещаемость. «Вот что мы сделаем, – сказал я. – Сегодня мы наебем их». Когда приходит столько народу, толпу можно оценить по паузе между щелчками: и у нас было три разных кликера. Так, естественно, людей не сосчитать, потому что за всеми не уследить! Но тогда мы считали каждого третьего входящего. В клубе было не продохнуть. Мы отыграли концерт, а на следующий день пожарная служба нас закрыла. Клуб так и не открылся. И мы забрали все деньги! Вот это крутяк.
Элисса Джеррет, которая вышла замуж за Джо Перри, так и осталась невероятной красоткой. Все были в нее влюблены. Она была девушкой гитариста из Чикаго, Джо Джаммера, ездила в Англию, работала моделью, ужинала в доме Джимми Пейджа в Пангборн у Темзы… и все такое. От нее исходила эта аура безумного счастья.
В дороге мы играли Dream On каждый вечер. Мне казалось, что это песня меня определяет. Но не все разделяли мою страсть к этой балладе. Каждый раз, как я начинал играть Dream On, Элисса закатывала глаза и говорила: «Блядь! Только не это опять! Боже! Идемте снюхаем дорожку!» Она говорила специально так, чтобы я ее слышал. И все парни в команде шли за ней в ванную. Пока она отделяла дорожки, от моей души отделялось что-то важное – это разбивало мне сердце. Эта песня привела нас к тому, чего мы добились, и даже больше. Рожденная где-то между красным парашютом и фортепиано моего отца, эта песня подарила нам то, о чем мы могли только мечтать.
Но вначале, пока нас еще не начали крутить по радио, мы зарабатывали репутацию живой и громкой игрой. На разогреве нам разрешали играть только три-четыре песни, так что если мы хотели играть свое, приходилось выбирать что-то взрывное. Надо вытрясти из толпы все, чтобы она кричала и сходила с ума. Джо с самого начала невзлюбил Dream On, ему не нравилась его партия. Он считал, что мы хард-рок-группа, поэтому не можем строить репутацию на медленной балладе. Для Джо суть рок-н-ролла заключалась в энергии и драйве. Когда Dream On выпустили в 1973 году, она заняла в чарте всего лишь 59-е место из 100. Но потом она все росла и росла, и в итоге мне выпал шанс сказать: «Таа-даа!» Когда мы ее перевыпустили в 1975-м, она заняла 6-е место. Мне дали за нее «Грэмми», но я бы с радостью отдал все мои золотые альбомы, лишь бы эту песню полюбил мой брат. Минуточку, беру свои слова обратно!
Концерты становились все неистовее. 10 августа 1973 года мы были на разогреве у Sha Na Na в «Саффолк Даунс» рядом с Бостоном. Туда пришли тридцать пять тысяч человек и устроили такое месиво, что концерт пришлось прервать. Так-то! Это уже другое дело.
В Детройте Aerosmith был популярен с самого начала. Мы были громкими, яркими, смелыми и хардовыми. Rolling Stone назвал нас «кочегарами», «грубыми рокерами», что странно, потому что мы скорее походили на средневековых трубадуров. Мы едва ли были похожи на работяг – разве что на механиков экстази. Но в городах ржавого пояса нас действительно любили: Толедо, Цинциннати, Кливленд, Детройт. От хеви-метала у нас был только лязг стали… мастерская, конвейер, шум автомобилей. Мы были популярной группой. Джуди Карне – британский комик, которая снималась в культовом телешоу «Смех» и немного повстречалась с Джо в начале семидесятых, – считала, что мы были голосом простого народа. И рабочий класс действительно полюбил нас первым.
В дороге мы играли Dream On каждый вечер. Мне казалось, что это песня меня определяет. Но не все разделяли
