Шрифт:
Закладка:
- Ну дядя! – не унималась девочка.
Я ударила себя по лбу раскрытой ладонью. Дядя! Герцог дядя принца и принцессы, и, следовательно, брат императора. А там поодаль, соответственно, толпятся придворные. Я никогда не дружила с логикой, но чтоб настолько! Вот что значит домашнее обучение, на котором меня всегда держала мама, потому что школа мешала карьере модели.
Я присела на корточки и заглянула в глаза принцессе, осторожно погладила ее по голове кончиками пальцев, чтобы не испачкать.
- Я фемофу фыть ф фамфе. – сказала я с тоской. – Мфе фуффе фыть ф лефу. Фо я буфу пфыфофыть ф гофти ф фыфе.
- И ко мне. И ко мне. – завертелся рядом Гамлет.
- Хофофо? – Эви кивнула мне в ответ.
«Ни за что!» - гневно говорил мне взгляд герцога.
«Да что ж ты за зверь-то такой!» - упрекали его в ответ мои отекающие глаза.
- Эванджелина, мы пригласим Марию на бал в часть дня даров Великой Проматери, договорились? – спросил герцог племянницу. Та поджала губки, но согласилась. – Арманд, пора возвращаться в замок. Я думаю, для визита вежливости этого вполне достаточно.
Принц согласился с дядей, и после вежливого прощания они с сестрой откланялись. Свита пошла вдоль берега к оставленным на тракте в лесу каретам, на всякий случай огибая пасеку по дуге.
- Фху! – облегченно вздохнул Тадеуш. – Принесло же их на пасеку. Пчелки теперьоклемаются только к вечеру.
- Пофефу? – удивилась я.
- Энфиры! – повел плечами глава семейства. – Их аура подавляет. Пчелки их боятся. И правильно делают!
Энфиры! Я ударила себя по лбу раскрытой ладонью. Принц тоже энфир! Вот я балда! Я же могла попросить его вылечить мое лицо. От осознания собственной глупости было впору завыть.
С пасеки домой мы шли молча. Потапчуки несли ушат со свежим медом в сотах. Судя по снятым пробам, с завтрашнего дня Тадеуш займется перегонкой свежей партии для императорского двора. А этот мед мы съедим сами.
Лицо зудело.
Сташа весь оставшийся день отпаивала меня травяным чаем с целебным медом Лунных пчел, а на ночь намазала лицо маской, сделанной из маточного молочка и перги Лунных пчёл. И даже на мой опухший язык положила компресс из листа подорожника, смазанного медом Лунных пчёл. Все эти примочки должны были поспособствовать быстрому очищению моего организма от яда Лунных пчел.
Больше всего меня радовали беруши из воска Лунных пчел. Я больше не слышала храпа и проваливалась в мягкий безмятежный сон.
Я открыла глаза в странном месте. То, что это никак не могло быть моей каморкой, я поняла по странному мягкому розовому свету, льющемуся из огромного хрустального лотоса. В доме Потапчуков я такой штуки не видела.
Глаза привыкали к освещению долго. Постепенно в полумраке стали прорисовываться силуэты громадной мебели: стол, кресла, диван, кровать под ажурным балдахином, странные гобелены на стенах, изображающие то единорогов, то летающих нарвалов. Я потрясла головой. Громадная комната с высоким потолком, украшенным лепниной, никуда не исчезла. Более того, сама я находилась на непонятном возвышении, расстояние с которого до пола превышало мой рост.
В дальнем конце комнаты я различила дверь. Откуда-то возникла уверенность, туда-то мне и нужно! Я подошла к краю возвышения, на котором находилась. За спиной что-то мешалось, не сказать, чтоб сильно, но неудобно. Попробовала почесать между лопаток и офигела… У меня были крылья!
Я умерла и стала ангелом? Вряд ли, с моими-то грехами. Тогда что? Или это мед Лунных пчел вызывает подобные галлюцинации?
Я попыталась помахать крыльями. (Если уж представился такой шанс, надо обязательно полетать во сне!) Крылья слушались неохотно, но я была упорной. Раза с пятого мне удалось оторваться от земли, с седьмого раза я совершенно случайно полетела… вниз. Как оказалось – с тумбочки. Не успела сгруппироваться и ощутимо упала на мягкий ворс ковра.
Однако, этот инцидент не отбил мою страсть к полетам. На мягком ковре тренировки пошли лучше. Я подпрыгивала и махала крыльями, и все дольше держалась в воздухе и пролетала все дальше. Приближающаяся заветная дверь была закрыта. Я взлетела и ухватилась ладонями за ручку, которая с тихим щелчком пошла вниз, открывая мне путь. Потянув дверь на себя, я ойкнула. Мои ладони были большими и черными, а пальцы заканчивались крупными черными когтями.
Очень интересный сон, конечно, но если учесть то, что однажды в детстве мне приснилось, что я лечу над городом на треногом табурете… то вырисовывалась вполне понятная картина. Чему тут удивляться?
За дверью был мрачный готический коридор. Я парила в полуметре над темно-красными дорожками, медленно на бреющем полете летела вперед, как будто меня что-то тянуло в нужном направлении. Пролетев по галерее с портретами, я свернула направо и оказалась у лестницы с гладкими черными перилами. Озорно улыбнувшись самой себе, скатилась вниз по периллам, так быстро, что фосфорно-бледные огоньки в настенных светильниках мигнула, на миг притихая, а затем вспыхнули ярче.
Внизу был величественный холл, тонущий во мраке. Из темных ниш вырисовывались старинные доспехи и бронзовые статуи, потемневшие от времени. Послышался легкий перезвон… Я задрала голову – в ночной тьме не было видно высокого потолка, но где-то метрах в семи над моей головой легко переливисто позвякивали хрустальные висюльки на люстре, потревоженные легким сквозняком.
Но мне некогда было слушать мелодичные переливы, меня как магнитом тянуло дальше, в галерею со старинными портретами и высокими витражными окнами, к большой двустворчатой резной двери черного дерева.
Зависнув в воздухе, легонько нажала на ручку. Без щелчка, плавно потянула ее вниз, а затем – на себя. В тонкую щель донеслись голоса, отблески пламени в камине и аромат крепкого дорогого напитка.
В щель протиснулась с трудом, но меня не заметили. В комнате было двое. Никем не замеченная, я подкралась ближе и спряталась под низким столиком у камина.
- Это никакая не болезнь, Верм. Это новый прорыв.
- С чего ты это взял, малыш? – этот грубый голос я узнала сразу. Вот же занесла нелегкая!
- Ты разве их не видел? Пожирателей душ? Моя мать не больна. У нее забрала душу доселе неизвестная нежить. Нет! Ты меня послушай! – принц повысил голос, и я с удивлением отметила, что герцог подчинился. – Ты не высовываешь носа дальше своей лаборатории. Не спорю, ты с присущим лишь тебе фанатизмом изучаешь и искореняешь любую нежить. Но то, что мы еще год назад считали болезнью, дело лап какой-то новой нежити. Люди ее вообще не видят и не ощущают, просто лишаются души и становятся… Да что я тебе рассказываю! В твоем герцогстве таких уже тоже полно! С двуликими сложнее… Они видят нежить в момент нападения, но сделать уже ничего не могут. Они даже коснуться ее не могут – когти, зубы и оружие проходят монстра насквозь, словно он призрак. А вот энфиры их видят сразу!
