Она ловко скользнула за стол и призывно махнула рукой прислужнику.

– Я абсолютно уверена, что если сплю, то сплю тихо, как нежная голубка среди паутинок. – Пропустив мимо ушей насмешливое фырканье Коссала, она обратилась ко мне: – Я говорю «если сплю», потому что в последнее время мне не до сна: сопровождаю нашу прыткую козочку по всему этому прекрасному городу.

Щелчком открыв резной веер, она принялась обмахивать лицо.

– Право, это так утомительно.

Я присмотрелась к жрице. Изнуренной она не выглядела. Скорее походило на то, что тихие часы перед рассветом она провела в ванне, после чего накрасила лицо и умастила смуглую кожу до теплого блеска. Ниспадающие на плечи тугие кудри до сих пор не просохли. И благоухала она сиренью и лавандой.

– Как ты за нами угналась? – спросила я и успела еще прежде, чем вопрос слетел с языка, пожалеть о своей глупости.

Эла повернулась к Коссалу и с подчеркнутой озабоченностью заметила:

– Бедняжка недурна собой, но глуповата.

Коссал не удостоил ее ответа, а к нашему столику уже подходил молодой прислужник с кувшинчиком горячего та в руке. Как видно, и этого выбрали за совершенство груди и плеч, которыми Эла, пока юноша наливал ей та, откровенно любовалась, проводя язычком по губам и издавая гортанное мурлыканье – или, может быть, рычание. Паренек встретился со мной глазами и отвернулся в замешательстве, явно удивляясь, как это он не выдержал моего взгляда.

Когда он отошел, Эла, склонившись ко мне, шепнула восхищенно:

– Обожаю их смущать.

Я открыла рот, не нашла слов и снова закрыла.

– Конечно, – тараторила она, словно не заметив моей неловкости, – с этим все просто. А вот твой… Рук Лан Лак…

Она запнулась, выговаривая имя.

– Его так просто не смутишь.

– Да, – подтвердила я, обретя наконец дар речи. – Его не смутишь.

– Рассказывай дальше, – попросила Эла, склонившись еще ближе. – Как мне помнится, ты остановилась на том, как выгнала окровавленного зеленоглазого красавчика с концерта на улицу. И его вроде бы ждал бой…

«Ярость Ришиниры» была забита до отказа – тут, казалось, не нашлось бы места втиснуть столик для борьбы на локтях, не то что для кулачного боя. Толпы зрителей – судя по босым ногам, большей частью матросы и лодочники с каналов, – чтобы докричаться до стоявшего в полушаге приятеля, орали во весь голос. Звук стоял стеной, а сладковатый запах пота и пролитого сливового вина не давал дышать. После сухого свежего воздуха Анказских гор мне было тесно даже на людной городской площади, а уж в «Ярости Ришиниры» я чувствовала себя как в чреве огромного, с дом, зверя со смрадным дыханием. Чудилось, будто меня понемногу переваривают.

Мой спутник держался как ни в чем не бывало. Перед храмом он готов был избить меня в кровь, но выбросил это из головы, стоило нам углубиться в извилистые переулки Сиа. Да он и ни на кого не обращал внимания, и четверку вооруженных дубинками вышибал у дверей таверны прошел, не заметив. Оказавшись в гуще тел за дверью, он не поднял руки, не стал пробираться боком или расталкивать толпу. Он, глухой или равнодушный к брани со всех сторон, шагал себе прямо вперед, как идут по полю густой пшеницы. Моряки, которых он оттолкнул с дороги, увидев его лицо, забывали о намерении дать сдачи. Узнавали с первого взгляда, таращили глаза, опускали кулаки и пятились. Молодой человек никого не замечал. Как будто был здесь один.

Мне пришлось труднее. Прежде всего я была меньше ростом и к тому же – женщиной среди горластых пьяных мужчин. Первую потянувшуюся ко мне руку я сломала и шагнула мимо взвывшего не своим голосом придурка. К тому времени, как я вклинилась в толпу, шум разговоров покрыл его вой. Догоняя моего избитого любителя хоралов, мне пришлось попортить две лодыжки и выкрутить мошонку еще одному идиоту. Плохо бы мне пришлось, будь кругом меньше людей: даже самые искусные жрицы Ананшаэля не выстоят против нескольких десятков мужчин. Но тут меня защитили толкотня и давка. Оказав внимание очередному ухажеру, я просто делала шаг и скрывалась в толпе.

Несмотря на столь нежелательный фурор, мне здесь нравилось. С первого дня в Сиа я старалась быть осмотрительной. В общем и целом служителей моего бога не поощряют резать каждого встречного. Ученики покидают Рашшамбар, чтобы познакомиться с обычаями разных стран, вникнуть в мышление и поведение непосвященных. Безусловно, за год пребывания в городе мне полагалось принести несколько жертв, но главной задачей было смотреть и мотать на ус. Поэтому я радовалась поводу пустить в ход то, чему меня учили. Я успела даже спасти от падения вместе с владельцем чашу вина и как раз с удовольствием прихлебывала через выщербленный край, когда чуть не уткнулась носом в спину внезапно остановившегося молодого бойца.

Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы разобраться в происходящем. Посреди зала оставалось свободное пространство, отгороженное протянутыми на уровне пояса канатами. Привстав на цыпочки и заглянув за плечо спутника, я увидела, что дальше пол ступенями уходит вниз, к земляному рингу, на несколько шагов утопленному относительно уровня зала. Ступени-скамьи были плотно забиты людьми, судя по одежде и манерам – побогаче теснившейся наверху матросни. Толпу сдерживали зверюги с дубинками – как видно, наемные вышибалы.

Молодого человека, остановившегося у каната, заметили не сразу. Но после того как один-другой зритель подняли взгляды, в рядах зашумели, указывая на него соседям. Тогда сидевшая в первом ряду грузная женщина поднялась с места и, обернувшись, улыбнулась широкой щербатой улыбкой. Ее голос звоном гонга покрыл шум и гам вокруг.

– Рук Лан Лак! – провозгласила она, обращаясь к моему потрепанному драчуну. – А я думала, ты все же раскис.

Тогда я впервые услышала его имя: Рук Лан Лак.

Я с первого взгляда заподозрила, что парень не из Сиа родом. В этом городе редко увидишь его оттенок кожи, черные волосы и такой разрез глаз. Либо его родители приехали издалека, либо сам он откуда-то с юга, из Ченнери или даже из Домбанга. Имя подтвердило мои подозрения. В городе, где я родилась, имя Лан Лак было хорошо известно, принадлежало благородному, но давно пришедшему в упадок роду.

Напиравшие сзади норовили прижать меня к его спине, однако я сдвинулась в сторону, обеспечив некоторое расстояние между нами, и щедро глотнула из чаши со сливовым вином. Радость моя испарилась, а что ее сменило, я пока не могла разобрать: чувство было ярче, но кололось шипами.

Едва прозвучало имя Лан