– Десять солнц, – ответила я. – В случае моей победы.

– А в том исчезающе маловероятном случае, если проиграешь? – осведомился Рук.

Лицо его не дрогнуло, оставалось серьезным, но в голосе я расслышала усмешку.

– Там, где я росла, за проигрыш не платят.

Оглядываясь в прошлое, я вижу, что пятидесятилетнюю женщину отделяет от девятнадцатилетней девчонки всего полмгновения. Или, если быть точной, тысячи и миллионы полумгновений холодного рассудка, вклинившихся между пылким побуждением и действием. На хладнокровное обдумывание выпадает лишь кратчайший миг. И это немалый срок, хотя я припоминаю годы, когда мне никак не давался этот промежуток, отданный размышлению и переоценке. Вот и в тот раз я допустила большую-большую глупость на глазах у сотни зевак.

– И где же ты росла? – фыркнула Наят.

Рук только шевельнул бровью, терпеливо ожидая моего ответа.

Я, хоть и понимала уже, что увязла, покачала головой. В лицо мне бросилась горячая кровь.

– Если всю ночь болтать, монет я не заработаю.

– Я бы сказала, что ты их и так не заработаешь, но раз уж ты готова драться, и он готов драться, а они… – Наят махнула на оживившуюся толпу, – хотят видеть драку, я не стану возражать.

Я не запомнила, как спускалась по ступеням. Казалось, только что стояла на покоробившихся половицах таверны, и вот уже ступаю на влажную землю в круг. Я словно очутилась в сердце огромного цветка, где вместо тысяч лепестков были осклабившиеся лица. Прямо над головой свисали с потолочных балок большие фонари. Они светили почти как солнце, только неровно, и подвижные тени, словно проступая из-под кожи, добавляли движения лицам.

Только лицо Рука, казалось, застыло.

– Так, значит, ты действительно за мной следила, – заметил он, когда я вышла на середину круга.

Я готова была возразить, снова объяснить, как это вышло, но прикусила язык. Правда – о том, как я случайно заметила его на концерте, отправилась за ним в таверну и сама не знаю зачем вызвалась с ним драться – была слишком нереальной. Так что я просто улыбнулась:

– Тебе ли меня упрекать?

– Не в упреках дело.

– А в чем? – Я склонила голову к плечу.

– А в том, чего ты добиваешься, и сильно ли придется тебя избить, чтобы ты этого не добилась.

– А ты точно не хотел бы, чтобы я добилась своего?

Я пыталась кокетничать, но прозвучало это скорее обиженно.

– Скажем, мне так сердце подсказывает, – фыркнул Рук.

– Я, – вмешалась Наят, – как всякая женщина, одобряю предварительные ласки, однако не пора ли перейти к главному?

Я еще раз оглядела толпу. Люди Наят трудились парами: один собирал монеты, другой условными значками записывал имена, ставки и суммы. Сделавшие свою ставку погружались, как всегда бывает, в шумные и задорные обсуждения шансов. Насколько я слышала, никто особо не рассчитывал на мою победу, да оно и понятно. Рук Лан Лак на добрую треть превосходил меня в весе, руки у него были на ладонь длиннее, и на ринге он явно был не новичком.

С другой стороны, он не прошел выучку у жриц и жрецов смерти.

Отвернувшись от зрителей, я встретила его спокойный взгляд.

– Я готова.

– Нет, не готова, – возразила, шагнув ко мне, Наят, указала на мои бедра и погрозила пальцем. – Судя по твоим движениям, у тебя в штанинах спрятано немало стали. Я ничего не имею против смерти на ринге, но если собралась убить – тем более такого приглядного бойца, как Рук, – изволь обойтись кулаками.

К тому времени я так увязла в собственной дури, что не задумываясь вытянула и отбросила оба ножа. Толпа сердито зашепталась, перебранки стали громче. Рук кинул взгляд на оружие и, взглянув мне в лицо, покачал головой:

– Как ни познакомлюсь с интересным человеком, он пытается меня убить. С чего бы это?

– Убить я могу и без ножей.

– Я тебя убивать не собираюсь.

– Еще поглядим, – пожала я плечами.

Наят подобрала ножи, засунула их за свой широкий ремень и повернулась к нам.

– Скажу я вам, – заговорила она голосом зазывалы, – лично мне очень любопытно, что будет дальше.

Поманив нас к себе, она взяла меня и Рука за запястья. Хватка у нее оказалась крепче, чем я думала. Хмуро оглядев меня, женщина покачала головой:

– Попробуй продержаться на ногах чуть дольше того засранца.

Не дожидаясь ответа, она отступила назад, и Рук начал бой.

Он застал меня врасплох, действуя совсем иначе, чем в прошлой схватке, и фактор неожиданности чуть меня не погубил. Рук не стал выжидать, соразмерять расстояние, готовясь встретить удар, а сразу сделал стремительный змеиный выпад. Меня спасли тысячи часов учебных схваток на широких мощеных площадях Рашшамбара. Я ушла влево, пропустив кулак у самой щеки, упала, перекатилась, чтобы выиграть дистанцию, вскочила и выставила перед собой кулаки.

– И правда можешь, – крякнул Рук. – Хотелось бы мне хоть изредка ошибаться.

Не подумайте, что я оправдываюсь – это чистая правда: в тот вечер бой за него выиграла толпа. Или, если точнее, толпа стала причиной моего проигрыша. Рук действовал быстро и умно. Бить умеют многие, а кое-кто даже умеет двигаться. Но очень немногим хватает опыта и присутствия духа, чтобы различить в круговерти боя порядок, вписаться в этот порядок и обратить его в свою пользу.

Почти сразу сделалось ясно, что в прямом столкновении он меня превосходит. С другой стороны, Наят, отобрав ножи, ни слова не сказала о запрещенных приемах, а приемов я знала куда больше Рука. Он был хорошим бойцом, но привык иметь дело с костоломами вроде того, которого свалил до меня, – такой лупит почем зря в лицо и по корпусу. Я заранее отказалась от подобного образа действий. Вместо этого я увертывалась, пригибалась, била не столько кулаками, сколько напряженными выпрямленными пальцами и целила в малоизвестные точки, если только могла до них дотянуться: в локтевой нерв, в сухожилие колена ведущей ноги… Он был быстр и умел перестроиться на ходу, но такой бой противоречил всем его привычкам, а на смену привычек нужны годы.

Чего я не приняла в расчет, это шума толпы. В Рашшамбаре тоже нередко сражаются перед жрецами и жрицами. Я сто раз дралась при большом стечении зрителей, но зритель зрителю рознь. Верные Ананшаэля следят за боем, даже за боем насмерть, сочетая открытый интерес с холодной вдумчивой отстраненностью. Сражение для моих братьев и сестер то же, что музыкальное произведение: