Рацлава, Тойву, десятки несчастных, погибших по вине Совьон: воительница часто встречала в своих видениях тех, кого не смогла спасти или обрекла на гибель. Но ничто не могло сравниться с мгновением, когда Висму-Ильнен погружался в туман, а Совьон, пошатываясь, доходила до ведьминого сруба. Когда она различала очертания Кейриик Хайре, стоящей на пороге, и видела колдовское свечное пламя, танцующее в окне. Совьон вгрызалась зубами в ладонь, заглушая вой: это для нее Кейриик Хайре зажигала свечу. Для того чтобы даже в самую лютую ночь, в самый непроглядный туман Совьон нашла дорогу домой. Кейриик Хайре до последнего ее ждала.

Совьон проснулась от новой боли и железного привкуса: она зажимала себе рот, прокусывая кожу. Затем вытерла руку о покрывало, которое на нее набросила Магожа, и рвано выдохнула.

Совьон потерялась во времени. Она не знала, сколько уже дней пролежала так, в горячке и забытьи. Иногда она возвращалась в сознание, своевольно выдергивала изо рта тряпицу – как сейчас – и оглядывала знахарский шатер. Но затем на нее вновь накатывала боль, и Совьон изгибалась, обливалась потом и захлебывалась криком. Очнувшись сейчас, она осторожно пошевелила пальцами ног и с удивлением заметила, что ее чувства будто бы притупились. Приподняв покрывало, она взглянула на черное месиво вместо живота – Совьон ощущала куда меньше боли, чем обычно.

Движения по-прежнему давались ей тяжело. Дышать было трудно. Совьон постаралась соскрести кровь, запекшуюся на виске, или стереть с губ следы питья Магожи – но пальцы перестали слушаться, а дыхание сперло.

Любопытно, сколько ей осталось мучиться?

Простонав, Совьон склонила голову набок – и снова заметила: что-то не так. Она ничего не слышала – ни посапывания знахарки, ни шума лагеря снаружи, ни треска ночных костров. Ее взгляд зацепился за глубокую плошку на столе: в ней Магожа сжигала целебные травы. Травы горели и сейчас, только… Совьон сощурилась, надеясь, что зрение просто ее обмануло. Но нет, пламя не двигалось, застыв в воздухе пылающими языками.

Ничто вокруг не двигалось, будто кто-то остановил время.

– Как ты себя чувствуешь, Совайо Йоре?

Она попыталась приподнять голову над подушкой, но не вышло, и к горлу подкатила тошнота. Совьон уловила скольжение во мраке, однако не сумела рассмотреть нежданного гостя. Раздосадованная собственной беспомощностью, она вперила взгляд наверх.

– Бывало и лучше.

Моркка Виелмо выступила из тьмы и стекла на сундучок у постели Совьон – совсем близко к воительнице, так, чтобы замерший огонь освещал лица обеих.

– Снова ты. – Совьон скосила глаза и скривилась: на губах лопнула корка черной крови. – Пришла полюбоваться?

– Может быть. – Моркка качнула головой. Стукнулись друг о друга подвески из костяных бусин, не вплетенных в ее седые косы. – Неважно выглядишь, Совайо Йоре.

Ее рука, даром что морщинистая, но тонкая и легкая, как у девушки, вспорхнула надо лбом Совьон. Палец скользнул по набрякшим векам и темным кругам под глазами, коснулся лиловой синевы на опухшей переносице.

– Я думала, тебе понравится.

– О, дитя, – усмехнулась Моркка Виелмо. – Если ты при смерти, это еще не повод показывать мне зубы.

– Прости. – Совьон попыталась дернуть плечом. – Я не в настроении разговаривать. Ты приходишь и останавливаешь ход времени, хотя, клянусь небом, каждый миг, проведенный в этом теле, дается мне непросто.

– Ты это заслужила.

– Все, что я заслужила, я отмучаю, – отрезала Совьон. – А вот лишнего мне не нужно.

Моркка улыбнулась, подперев висок кулаком.

– Вдруг я пришла помочь тебе?

Совьон издала невеселый смешок.

– Хватит, Моркка Виелмо, – сказала она, изучая тьму под крышей шатра. – Довольно мне твоих милостей. Уходи.

Однако вёльха не ушла. Она продолжила сидеть, положив локоток на столешницу с плошкой, – и, постукивая ногтями о застывшие языки огня, слушала получавшийся хрустальный звон.

– Знаешь, Совайо Йоре, – задумчиво произнесла она, – я удивлена. Я думала, что обрадуюсь, когда увижу тебя такой.

Совьон перевела на нее взгляд.

– Но?

– Но я в сомнениях. Сдается мне, я поступаю совсем не так, как хотела бы моя дорогая сестра.

Она сощурилась:

– А чего бы хотела Кейриик Хайре?

– Будто ты не знаешь. Кто из нас жил с ней бок о бок, словно дочь с матерью, я или ты? Кейриик Хайре захотела бы спасти тебя, Совайо Йоре. Несмотря ни на что.

Лучше бы она этого не говорила. Сердце Совьон болезненно и туго сжалось.

– Я не вёльха-прядильщица, – продолжала Моркка, – и я вижу грядущее далеко не так хорошо, как они. Но я – лампада, которой под силу разогнать мрак неизвестного и осветить перепутье.

Совьон знала: судьба – это не одна нить в руках богинь-прях. Это бесчисленные сплетения нитей и сотни дорог. Ступишь на одну тропу – и должен будешь пройти до конца, если не появится возможность свернуть на другую.

– Пророчества вёльх-прядильщиц не оставляют выбора, – рассказывала ведьма. – Колдуньи, подобные им, видят судьбу насквозь и предугадывают каждое решение человека. Мои же предсказания бывают разными. Иногда я вижу то, что можно изменить… если вовремя захотеть.

Она медленно наклонилась к Совьон, и застывший огонь отразил глубину ее светло-зеленых глаз: в них млели золотые искры и переливались крапинки алого. Точно в густом лесу на мяте и медовой траве остывали капли крови.

– Я ненавижу тебя, Совайо Йоре, – призналась она. – За то, что ты ушла из дома моей сестры. За то, что посчитала нашу долю слишком тяжелой и темной, а Кейриик Хайре пострадала из-за твоего себялюбия и жажды свободы. Я призываю в свидетели все, что дает мне мощь: ни одного смертного я не презираю так же сильно, как тебя, Совайо Йоре. – Вёльха выпрямилась. – Но это ничего не значит, ибо Кейриик Хайре тебя любила. И Кейриик Хайре хотела, чтобы ты жила.

Моркка сжала губы и отвернулась.

– Пусть смерть сразит тебя на следующем перепутье. На следующей тропе, которую ты выберешь, когда я буду так далеко, что ничем не смогу помочь.

Совьон стиснула зубы и сделала нечеловеческое усилие, чтобы приподняться на локтях.

– Моркка Виелмо…

– Замолчи. – Вёльха покачала головой и положила ладонь ей на лоб, вдавливая в ложе. – Разве что пообещай мне одну вещь. Еще хотя бы раз ты вернешься в Висму-Ильнен, чтобы проводить дух моей сестры так, как положено.

Совьон чувствовала страшную силу, давившую на ее череп хрупкой рукой ведьмы.

– Обещаю, – выдохнула она. – Если доживу до конца этой войны.

– Уж постарайся, – проворчала Моркка. – Твое лечение не будет ни приятным, ни легким. Твоя плоть будет срастаться под моими наговорами, твое нутро укрепится, потому что я так скажу, а пластины