доктора Кларка, хотя это место когда-то было красивым, русские всё опустошили. В 1808 и 1813 годах, по данным Щекатова и Всеволожского, в Симферополе было 339 домов, 30 пекарен, 197 лавок, 12 кофеен, 13 магазинов, 2 постоялых двора, 5 таверн, и население составляло 2000 душ, из которых почти половина были татары, а другая половина – это греки, молдаване, армяне, турки, русские и евреи. Не может быть никаких сомнений, что за последние несколько лет этот город в значительной степени восстановил свое процветание и торговлю. По достоверным источникам мы узнали, что число домов и жителей ежедневно увеличивается. Это подтверждается фактами, что стоимость земли в городе чрезвычайно возросла. Согласно последним статистическим данным, в настоящее время в Симферополе насчитывается 468 домов. Татары стали ассимилироваться с русскими, и самые высокопоставленные из них сидят на стульях и пользуются ножами и вилками за едой, вместо того чтобы сидеть, скрестив ноги, на низких диванах и есть пальцами.

Помимо четырех мечетей с высокими минаретами, в Ак-Мечети есть греческая, армянская, римско-католическая церкви и синагога.

Доктор Кларк придерживался мнения, что этот город находился в крайне нездоровом месте. Паллас тоже писал: «Каким бы великолепным ни казалось его место, воздух здесь был настолько скверным, что самого строгого воздержания от всех видов животной пищи было недостаточно, чтобы уберечь жителей от лихорадки». Думаю, это не совсем так, поскольку местный врач считал положение города целебным, и я разделяю его мнение. Следующий факт подтверждает это: один выдающийся врач, много лет практиковавший в Петербурге, недавно отошел от дел и построил дом в Симферополе с намерением провести там остаток своих дней.

Однажды вечером, когда мы прогуливались по улицам в татарском квартале Ак-Мечети, звучные, но резкие звуки музыки в кофейне побудили нас подняться по узкой лестнице и войти. Тут перед нами предстала совершенно удивительная картина. Большая комната была разделена низкими деревянными перегородками с перилами на четыре небольших отсека, пол был приподнят на несколько дюймов над уровнем входа. В каждом из этих отсеков стоял низкий стол с огромным подносом, на котором горел уголь. Вокруг сидели, скрестив ноги, татары и греки в национальных костюмах, пили кофе и курили трубки со всей своей обычной серьезностью и молчаливостью, не обращая никакого внимания на громкую музыку, как будто находились в далекой пустыне.

Все были в широких красно-желтых сапогах в восточном стиле, тапочки же свои, которые они используют с той же целью, с какой дамы носят паттены[129] в Великобритании, оставили у входа. У всех на голове маленькие шапочки, за исключением тех, кто совершил паломничество в Мекку или Медину, чьи головы были увенчаны высокими белыми тюрбанами в знак почета. Осмотревшись по сторонам, под пристальными взглядами присутствующих мы вошли в один из отсеков, заняли свои места вокруг стола, пили кофе и курили трубки. Все попробовали кальян, курение которого нам показалось чрезвычайно трудным из-за недостатка практики, потому что татары и греки выпускали клубы дыма с такой же легкостью, как из обычной трубки. Частично благодаря русскому языку, а частично через султана Каты-Гирея, мы много разговаривали с соседями по кофейне, показавшимися нам довольно вежливыми. Две скрипки, удерживаемые как виолончель, и тамбурин потчевали нас национальной музыкой. Хотя татары и греки проявляли большое равнодушие к музыке, хозяин кофейни все же часто нанимал музыкантов. Мы спросили его, как долго он живет в Симферополе, он ответил: «Семь или четырнадцать лет». Его самым большим желанием было совершить путешествие в какие-нибудь страны по суше или по морю. Когда у него появится немного денег, он всерьез намеревался поехать, по крайней мере делал вид, что это так.

Крымские татары часто совершают хадж в Мекку. Мы видели одного из них на дороге верхом на лошади, когда он пересекал Салгир. Мы разговорились с ним и выяснили, что, проехав более половины пути, он намеревался продать свою лошадь, чтобы обеспечить себе средства к существованию. В то время у него было всего несколько рублей, и он был счастлив, что наша благотворительность, а также и других людей позволит ему достичь благочестивой цели.

Услышав призыв муллы с минарета одной из мечетей в полдень, мы решили понаблюдать за магометанским богослужением. Медленная и величественная поступь татар после омовения, их серьезные лица и поведение произвели на нас впечатление, чего мы совсем не ожидали.

Хотя Палласа больше нет, его утрату восполнил один из первых натуралистов того времени, господин Христиан Стевен[130], который после путешествия по Кавказу, Грузии и Крыму под эгидой российского правительства несколько лет назад был назначен директором ботанического сада в Никите, на южном побережье полуострова, где он проживает несколько месяцев в году. Недавно он купил дом около Симферополя, где мы и познакомились. Стевен особенно отличился как ботаник и энтомолог и внес большой вклад в книгу Маршала Биберштейна[131] Flora taurico-caucasica. Недавно он подарил Московскому университету коллекцию насекомых, многие из них были настолько редкими, что не имели описания, стоимостью почти в пятьсот фунтов стерлингов, при условии, что ему будет разрешено постоянно назначать двух учеников для получения образования натуралистов в счет этого. Все эти насекомые будут включены в великолепную «Энтомографию» профессора Фишера[132] из Москвы, один том которой был опубликован недавно. От господина Стевена мы получили много информации по естественной истории, он показал нам коллекцию раковин, найденных на побережье Крыма.

Татары, ловящие лошадей. Рисунок Д.О. Аткинсона, 1804

Прогуливаясь с господином Стевеном по его саду, я заинтересовался домом госпожи Паллас, расположенным неподалеку. Мне захотелось увидеть эту леди, о романтических приключениях которой я так много слышал. Особые достоинства ее покойного мужа придают значимость его семье и делают интересной любую информацию о ней.

Стевен провел меня к небольшому дому, внешний и внутренний вид которого не свидетельствовал ни о богатстве, ни даже о достатке. Госпожа Паллас была высокой и, кажется, когда-то красивой, но какими бы чарами она ни обладала, время сделало свое дело. Сейчас она старая изможденная дама, но живая, приветливая и общительная.

Она говорила о докторе Кларке и мистер Криппсе[133] и, казалось, была очень взволнована известием о смерти первого, которого ее муж лечил и спас более двадцати лет назад, когда на него напала сильная лихорадка в Крыму. Политические разногласия между Англией и Россией лишили доктора Кларка возможности впоследствии переписываться со своим благодетелем, но он всегда выражал ему огромную благодарность и писал в своей книге: «Если он или его семья