доме которого нас принимали, заметил нас и приказал принести нам стулья. Он сделал нам знаки оставаться на местах, даже когда прихожане вставали и преклоняли перед нами колени, что мы восприняли как знак внимания и расположения.

На следующее утро после нашего прибытия в Бахчисарай преподобный мистер Каррудерс[141], шотландский миссионер, навестил нас и пригласил на ужин. Это приглашение мы с готовностью приняли. Этот джентльмен со своей женой и семьей жил там уже несколько лет и во время нашего визита занимался изучением татарского и турецкого языков, он очень надеялся быть полезным в обучении и обращении в христианство жителей Крыма. Согласно следующей выдержке из письма, датированного «Санкт-Петербург, 2 марта 1824 года», похоже, так и было: «Частные сообщения из Крыма гласят, что шотландский миссионер Каррудерс, ныне обосновавшийся там, с величайшим рвением и успехом занимается обращением татар в христианство. Многие из них были крещены. Для этих новообращенных будут созданы колонии, и богослужение будет совершаться на татарском языке. Турецкий султан и ученый человек сейчас получает образование, позволяющее ему претендовать на должность христианского священника».

Мы решили извлечь пользу из урока, который дало нам посещение дома раввина. Чтобы получить доступ в дома, увидеть женщин и иметь возможность наблюдать характер и манеры крымских татар, я купил несколько маленьких кожаных сумочек, кисеты с табаком, записные книжки и ножи, а также захватили несколько мелких серебряных монет для раздачи там, где мы остановимся пообедать или переночевать. Как и в Симферополе, местные торговцы были хитры и требовали удвоить, утроить и учетверить реальную стоимость любого товара. Управляющий с презрением отказался от двадцатипятирублевой купюры, и 15 мая мы покинули Бахчисарай.

Поездка из Бахчисарая в Севастополь в хорошую погоду действительно была восхитительной. В шести верстах от города мы пересекли реку Качу и вскоре въехали в прекрасную и обширную долину. Дорога вилась вдоль течения Бельбека, пока не оказалась в трех или четырех верстах от Севастопольской бухты. Здесь перед нами возникла странная картина. Справа возвышались белые и коричневые холмы, бесплодные, насколько может себе представить воображение, основание которых было усеяно обломками скал, а островки голой глинистой почвы, проглядывавшие сквозь пожухлую траву, оживлялись лишь несколькими чахлыми кустарниками и цветущими дикими цветами. Слева простиралась равнина с роскошными пастбищами, лесами, плантациями, садами, питомниками и виноградниками. Дорога, прорезанная у подножия холмов, образовывала как бы демаркационную линию между пышной растительностью и почти полной пустынностью. Мы покинули эту восхитительную долину, поднялись на холм и увидели прекрасный залив Черного моря и Севастополь с его знаменитым портом. Найдя хорошую гостиницу на берегу залива, принадлежавшую греку, мы заселились и намеревались немедленно поехать в город. После некоторых приготовлений мы отправились в четырехвесельной лодке исследовать хорошо известные пещеры Инкермана[142]. Проплывая вдоль Ахтиарской бухты, мы заметили различные островки, на которых было расположено множество небольших зданий, таких как пекарни, склады и другие учреждения, связанные с военно-морским флотом Севастополя. Нам специально указали на один из них с окружавшими его садами, где летом каждое воскресенье гуляют жители города. Русские, не удовлетворившись уничтожением древнего Херсона, также разрушили многие пещеры в этом районе ради камней. Мы видели остатки прекрасного грота на расстоянии, но, возможно, к этому времени они полностью исчезли. Если Севастополь продолжит увеличиваться, вполне вероятно, что Инкерман скоро превратится в груду развалин, несмотря на приказы императора. Некоторые из пещер превращены в пороховые погреба, другие – в конюшни и коровники, третьи заполнены телегами и упряжью для волов, а четвертые приспособлены татарами под жилье. Действительно, многие из них уже находились в руинах или в состоянии упадка, немало из них угрожали обрушиться, так как их колонны также были разобраны из-за камней. Почти все пещеры в какой-то период использовались как жилища, о чем свидетельствовали крыши, почерневшие от дыма бывших очагов. Взятые в целом, на севастопольской стороне залива теперь они представляли собой каменный полуразрушенный лабиринт. Маленькая часовня, описанная Палласом, осталась почти в том же состоянии, ни одна нечестивая рука до сих пор не осмелилась нарушить ее святость. Прогуливаясь, мы заметили, что отвесная скала во многих местах была испещрена греческими и еврейскими иероглифами. Очень четкий и почти квадратный образец большого размера был похож на таблицы декалога[143].

Мы перешли на противоположную гору по небольшому мосту, который, как полагают, был построен в далекие времена. Эта гора была вся изрезана многочисленными гротами, расположенными один над другим, поэтому ее сравнивают с огромным ульем. Скала поднималась вверх и казалась подвешенной в воздухе и готовой упасть. Два грота с лестницами образовывали вход в небольшую часовню. Через ряд пещер и узких проходов мы поднялись на вершину холма, насладились прекрасным видом и осмотрели древний инкерманский замок, толстые стены и башни которого были скреплены чем-то вроде известнякового цемента.

Нездоровый воздух Инкерманской долины вошел в поговорку в Крыму, поэтому трудно представить, как здесь могло проживать такое большое количество монахов. Согласно Палласу, те, кого посылают сюда с целью заготовки сена или пасти скот, не могут избежать заражения лихорадкой, а местные жители, возможно, утратили свою восприимчивость к заразе. Очевидной естественной причиной этих эпидемий следует считать выбросы обширных болот, которые часто затопляются морем и окружают устье ручья Биюк-Узень в конце залива. Эти болота называли кладбищем русской армии со времен завоевания Крыма, но теперь правительство размещает войска на некотором расстоянии от них.

Паллас заметил, что земля в окрестностях Инкермана была полна селитры, и действительно, в сухую солнечную погоду она очень заметна и приятна на вкус. Несколько лет назад правительство основало здесь мануфактуру по ее производству. Землю привозят и бросают в огромные деревянные чаны, затем в них наливают воду для получения насыщенного раствора, который выпаривают, очищают и кристаллизуют. На этой мануфактуре ежегодно производится большое количество селитры.

С укреплений Инкермана мы увидели толпу татар, около 200 человек, вооруженных связанными вместе ветвями и дубинками, которые были заняты уничтожением саранчи. Хотя мы часто видели саранчу в Крыму и во время нашего путешествия по Кавказу и Грузии, но никогда – в таком большом количестве. Тучи насекомых проплывали над землей, закрывая солнце. В разные периоды они опустошали Крым, как чума, «поля, виноградники, сады, пастбища – все», почти каждый зеленый листик был съеден. В течение трех лет до нашего прибытия саранча нападала на разные части полуострова и сводила на нет все усилия правительства. Различные едкие составы, особенно негашеная известь, разбрасывали по земле в местах наибольшего их скопления, но в последующие годы их оказывалось столько же, как и