Более того, действительно ли настоящие экзистенциальные встречи осуществимы или возможны, когда один из участников имеет явные нарушения? Например, у клиента сильная паранойя, и он действительно не способен устанавливать отношения с другим человеком, а только ищет то, что Хельмут Кайзер (Helmuth Kaiser) называл слиянием, и что я называю крайней потребностью в любви, и что другие называют зависимостью. Томас Сзасз (Thomas Szasz) может вопить до второго пришествия, что психически больные люди в действительности здоровы, но их просто такими считает слишком осуждающее общество. По-моему, он все-таки идет по неверному пути, когда отказывается признать очевидный факт, что шизофреники рождаются такими, что они не умеют устанавливать отношения и часто превращают в фарс любую попытку терапевта провести истинно экзистенциальную встречу.

Более того, как терапевтам нам лучше принять тот факт, что многие или даже большинство наших клиентов просто не те люди, которых мы бы выбрали в качестве близких друзей, и, как показал Шофилд (Schofield), мы предлагаем им только особый вид оплаченной дружбы. Поэтому кажется нелепым говорить об «истинных встречах» между двумя людьми, один из которых, как правило, умнее, лучше образован, менее тревожен и зависим и менее заинтересован быть дружелюбным, чем другой. Все это не говорит о том, что значимые экзистенциальные диалоги или Я-Ты-отношения в принципе не могут установиться между некоторыми клиентами и некоторыми терапевтами; это возможно и, несомненно, иногда случается. Вопрос в том, как часто они случаются? И честный ответ на этот вопрос, учитывая ограничения, которые обычно накладывают терапевтические отношения, — редко.

Следовательно, представление, что терапия является сотрудничеством, где терапевт извлекает почти столько же радости и веселья из отношений, сколько и клиент, едва ли приемлемо; и глупо притворяться, что это не так. Следовательно, позиция экзистенциалиста сводится к позиции психоаналитиков: то есть, если терапевт является самим собой в течение всего времени, которое он проводит с клиентом, то этим он повышает шансы последнего на улучшение или излечение. На первый взгляд, это может показаться довольно хорошим аргументом: если терапевту хватает мужества быть самим собой, он может стать хорошим примером для клиента, которому явно не хватает мужества для этого, и, возможно, такой тип поведения может научить клиента самому больше рисковать и преодолевать некоторые свои страхи.

Однако снова теория звучит лучше, чем возможности ее практического применения. Для начала можно предположить, что если терапевт ведет полностью ответственное и жизнерадостное существование, то скованный и подавленный клиент воспрянет духом, глядя на него, и сам станет жизнерадостнее. Факты, к сожалению, часто доказывают обратное: как правило, клиент до терапии сталкивается с некоторыми друзьями или родственниками, которые гораздо счастливее и успешнее его самого. Но вместо того, чтобы руководствоваться их примером, он обычно говорит себе, что раз эти люди живут и процветают, а он нет, то он, несомненно, бесполезен и может прекратить соперничать с ними.

Часто с тем же самым я сталкиваюсь и в терапии. Почти все мои клиенты — печальные тюфяки, которые не развили в полной мере свои способности. Когда они понимают, что меня не расстраивают их выходки и проверки, что я продолжаю встречаться с ними и другими клиентами, оставаясь жизнерадостным, и в то же время пишу книги и статьи, выступаю на радио и телевидении, они часто говорят мне, что моя активность заставляет их чувствовать себя хуже, чем прежде — они считают, что должны быть способны работать на моем уровне, а они этого явно пока не могут. Поэтому я стараюсь активно разубеждать таких клиентов, говоря, что им не обязательно идти моим путем, чтобы иметь высокую самооценку. Я обнаружил, что часто моя модель поведения оказывается для них палкой о двух концах.

Кроме того, вероятно, большинство клиентов, прежде чем договориться о встрече с конкретным терапевтом, предполагают, что он более успешен в жизни, чем они. Если бы они думали, что он также некомпетентен и может ошибаться, они вряд ли бы искали его помощи в первую очередь. Хотя если бы они обнаружили, что он не настолько неадекватен, им бы доставило удовольствие узнать, что возможность человеческой эффективности, в которой они прежде сомневались, действительно существует. Однако нет причин предполагать, что это приятное открытие существенно подвигнет их к изменению своего поведения.

Утверждение, что положительная модель поведения терапевта существенно помогает клиенту, ограничивается весьма существенным возражением. Бывает, что модель поведения терапевта оказывается одной из худших моделей, и если он действительно является самим собой во время общения с клиентом (вместо того, чтобы играть роль разумного человека, каким бы он хотел быть), он может стать такой моделью, как живущий по соседству гангстер для растущего мальчика.

Таким образом, теория о том, что терапевту надо следовать своему истинному Я, чтобы у него могла состояться «истинная встреча», или чтобы он мог показать клиенту модель поведения, достойную подражания, и этим помочь ему измениться, имеет серьезные ограничения. Речь идет не о том, что она бесполезна, а просто о том, что все доступные доказательства наводят на подозрения, что, по меньшей мере, ее обоснованность сомнительна.

«Хорошо, возможно, это так, — можете заметить вы, — но это вряд ли может противоречить факту, что крайне желательно, чтобы терапевт занимался самоосознанием, и что одной из основных целей терапевта должно быть совершенствование этой способности. Все-таки любой человек, хорошо знакомый с техникой своего дела, более состоятелен, если он осознает то, что он делает, и готов использовать свою способность заглянуть в себя, чтобы внести изменения в свою работу и исправить свои недостатки. Как может такая способность мешать терапевту и его клиенту?».

Слово самоосознание — приятно звучит; но за этой изысканной оболочкой проступают черные пятна. Одним вредным аспектом самоосознания является, например, самоанализ. Чтобы человек знал, что он делает, часто необходимо, чтобы он сконцентрировался на своих поступках, а это далеко не всем идет на пользу. Действительно, чрезмерный самоанализ, поощряемый психоаналитиками, является одной из основных составляющих невроза, как это отметил несколько десятилетий назад Найт Данлэп. Он так описывал клиентов, проходящих курс терапии у психоаналитика:

«Систематически в период лечения его внимание удерживают на нем самом, и он изучает себя и свои обстоятельства всегда с учетом себя. В большинстве случаев ему советуют заниматься самоанализом вдали от места лечения, чтобы сделать его привычкой обыденной жизни. То, что эта процедура усиливает патологические особенности, уже установлено. Также, кажется, она развивает свойство самоанализа в людях, которые раньше этим не страдали».

Конечно, Данлэп здесь преувеличивает, так как спокойный и безоценочный самоанализ может быть одним из бесспорных помощников для людей с нарушениями. Но