не вызывал подозрения. С сожалением я должен констатировать, что для наблюдения за ними у меня просто не было людей, а от моих обращений об увеличении штата отдела вы постоянно отмахивались…

– Не ищите виновных на стороне, – неожиданно миролюбиво промолвил Бонч-Бруевич. – Здесь возможна и моя недоработка. Не будем считаться. Давайте лучше вместе подумаем о том, как из этой ситуации выйти с наименьшими потерями.

– Чтобы более или менее достойно выглядеть перед Ставкой, нам необходимо поймать Студента с поличным во время передачи им секретных документов немцам. В этом случае мы не только будем иметь веские доказательства о шпионаже, но и можем выйти на агентурную сеть противника…

– Да-а, – мечтательно промолвил генерал-квартирмейстер, – ваши бы слова да Богу в уши. Но как вы собираетесь все это сделать?

– Дайте мне хотя бы неделю, и я непременно накрою всю эту шпионскую сеть. Мои сотрудники уже работают над этим.

– Хорошо! – нехотя согласился Бонч-Бруевич. – Даю вам пять дней, но только под вашу личную ответственность. А я со своей стороны постараюсь, чтобы до указанного времени разговоров об этом деле в штабе не было.

После того как вольноопределяющийся Шипилов был арестован при попытке передачи секретного документа пану Стремидловскому, который вместе с паном Кшиштовским оказался агентом германской разведки, на голову Баташова обрушился гнев генерала Рузского. Узнав о том, что немецкий шпион почти целый месяц орудовал у него под боком, он, не посмотрев даже на блестящее завершение контрразведывательной операции, выразил начальнику КРО свое недовольство. Вместо того чтобы подписать рапорт о награждении офицеров одела, отличившихся во время Лодзинской битвы, он во всеуслышание заявил, что контрразведчики, которые проморгали шпиона в святая святых – штабе фронта, не достойны не только наград, но и уважения.

Едва улеглась шумиха вокруг обнаруженного в штабе Северо-Западного фронта предателя, дело которого было передано в военный трибунал, как Баташов неожиданно получил известие, после которого деяния Студента показались ему такими незначительными, что не стоили и выеденного яйца.

В штабе 10-й армии был обнаружен немецкий шпион в звании полковника, мало того, он оказался одним из руководителей армейской разведки…

2

«Начальнику КРО Северо-Западного фронта

Генерал-майору Баташову Е.Е.

Экз. единственный.

Ставка ВГК, г. Барановичи

… декабря 1914 г.

Довожу до вашего сведения, что 15-го сего месяца к российскому военному атташе в Стокгольме обратился некий торговец из Данцига, оказавшийся на самом деле поручиком 23-го пехотного Низовского полка Яковом Колаковским, который попал в плен к немцам 30 августа сего года во время боев в Восточной Пруссии. Поручик сообщил российскому военному атташе, что завербовавший его немецкий офицер, представившийся майором Клюге, поручил ему провести в тылу русских войск ряд противных российской армии акций, как-то – подрыв моста через Вислу; ликвидация Верховного главнокомандующего; склонение командования Новогеоргиевской крепости к сдаче и т. п. действия. Среди пособников поручик Кулаковский назвал полковника, проживающего по адресу: Петроград, улица Колокольная 11. Предварительно установлено, что в этом доходном доме Никонова, в довольно фешенебельной квартире, проживает полковник Мясоедов, сотрудник разведывательной службы штаба 10-й армии. За домом установлено круглосуточное наблюдение.

В связи с тем что 10-я армия входит в состав Северо-Западного фронта, прошу вас лично заняться делом полковника Мясоедова для последующего направление его в военный трибунал. С генералом Бонч-Бруевичем вопрос согласован.

Генерал-квартирмейстер Ставки ВГК

генерал-лейтенант Данилов».

Ознакомившись с документом, Баташов первым делом решил негласно навести справки о полковнике Мясоедове и лишь потом обращаться по этому делу к своему непосредственному начальнику. Будучи идейным монархистом, Бонч-Бруевич довольно болезненно относился к муссирующим в российском обществе слухах о якобы окопавшихся в штабах немецких шпионах. Хотя, с другой стороны, он, как человек, слепо уверенный в непогрешимости монархического строя, который a priori должен вести Россию от победы к победе, не видел других причин поражениях русской армии, кроме как в предательстве и измене. И поэтому требовал от своих подчиненных тонкого, осторожного обращения с любыми фактами измены, особенно в корпусных и армейских штабах, никоим образом не допуская распространения подобной информации в печати.

Как только Баташов зашел в кабинет генерал-квартирмейстера, Бонч-Бруевич, окинув его мрачным взглядом, глухо промолвил:

– Пришла беда – отворяй ворота. Не успели мы с вами отписаться по поводу обнаружения в штабе одного шпиона, как откуда-то на нашу голову свалился второй, в образе полковника Мясоедова, которого, насколько я знаю, протежировал сам Сухомлинов.

– Не все так плохо, как вам кажется, Михаил Дмитриевич, – обнадежил начальника Баташов. – Я уже собрал кое-какую информацию о полковнике Мясоедове и могу твердо сказать, что дело это хоть и щепетильное, но довольно перспективное. Сам факт обнаружения более крупного шпиона, старшего офицера разведки целой армии, принятого на службу не через нас, а по приказу канцелярии военного министра, непременно отвлечет внимание Ставки от нашего упущения, связанного с предательством Студента. Ведь в скором и правом суде над немецким шпионом и одновременно ставленником Сухомлинова заинтересованы не только мы, но, вполне вероятно, что и Верховный…

– Вы правы, – сразу же согласился Бонч-Бруевич. – Великий князь уж очень зол на военного министра, особенно за то, что тот приложил немало сил, чтобы разогнать Совет государственной обороны, который возглавлял Николай Николаевич, и, кроме того, делал и делает неоднократные попытки сосредоточить всю военную власть в своих руках. Да и на фронте из-за плохой работы интендантской службы, своевременно не обеспечивающей войска не только огнеприпасами и оружием, но и продовольствием, офицеры сильно на него обозлены. Так что, Евгений Евграфович, вам и карты в руки. Только я попрошу вас периодически информировать меня об этом деле.

– Я сегодня же приступаю к работе, – твердо пообещал Баташов, – и думаю, что к концу года у меня уже будут реальные результаты.

– Бог в помощь, – искренне пожелал генерал-квартирмейстер, сбрасывая со своего чела тень озабоченности.

Вызвав своего помощника по оперативной части, капитана Воеводина, Баташов показал ему телеграмму Данилова и, когда тот с ней внимательно ознакомился, сказал:

– Я прошу тебя больше никого о факте подозрения в шпионстве полковника Мясоедова не информировать. Ты будешь вплотную заниматься этим делом, и поэтому к завтрашнему утру прошу представить мне план расследования предательской деятельности этого офицера.

– Все понятно, Евгений Евграфович, – вытянулся в струнку капитан.

Через неделю Воеводин доложил своему начальнику о том, что досье на полковника Мясоедова в основном составлено.

– Прошу со всеми документами ко мне, – приказал Баташов, и через несколько минут капитан-контрразведчик предстал перед ним.

– Вот, Евгений Евграфович. – Воеводин бережно положил на стол