Из пузатой кружки на столе доносился запах крепкого кофе, небо за окном прояснялось после грозы, а Бронислав Гельда закончил писать письмо на телевидение. Он почесывал шею и наклонял голову. То и дело поправлял толстые очки, пытаясь распутать взглядом переплетенные, пляшущие слова.

Закопав лошадь, похоронив зятя, продав хозяйство и переехав в квартиру на четвертом этаже панельного дома, он был уверен, что в жизни его ждет только прогрессирующая слепота и старость. И во многом был прав.

Однако он не предполагал, что, увидев внука, почувствует в голове нечто вроде щелчка и поймет: весь мир существовал до сих пор лишь затем, чтобы расцвести в этом маленьком хрупком человечке.

Теперь Бронислав планировал. Планировал игры, прогулки, чтение книг, экскурсии, походы в гости, тренировки, подарки, стишки, первых друзей, первых девочек и первые поединки на руках. Подсчитывал, до какого возраста надо дожить, чтобы увидеть, как мальчик начинает ходить, произносит слово «дедушка», сам спускается по лестнице, окликает его со двора, идет в школу, принимает первое причастие, становится мужчиной и женится.

Он вложил лист бумаги в конверт и заклеил его. Адрес переписал из газеты. Документы, деньги, одеколон, расческа. Зеркало. В зеркале – старик с его чертами лица. Он не понимал, когда это произошло.

Надел плащ и вышел из квартиры. На лестнице прикидывал, когда зрение в единственном глазу упадет настолько, что он не сможет ходить даже на почту.

* * *

Он долго стучал, прежде чем она открыла. На ней была ночная рубашка и длинный, завязанный на поясе свитер. Смотрела, будто не узнавая, затем безмолвно подвинулась и впустила в квартиру.

– Отправлял тут письмо. Решил заглянуть.

Ирена достала из шкафчика две рюмки и рассматривала их, стоя к нему спиной.

– Будешь коньяк? – спросила наконец.

– Не откажусь.

Поставила на стол рюмки и бутылку. Ее руки испещряли толстые зеленые вены. Она села рядом и прикусила хвостик рыже-седой косы.

– Не знаю, что я мог бы тебе сказать, – начал он.

– Я тоже не знаю, что ты мог бы мне сказать.

– Как ты живешь?

Она смотрела на рюмку и долго молчала.

– Если честно, не очень, – призналась в итоге.

Тишина. Бронислав сделал глоток и кашлянул.

– Себусь растет, как на дрожжах. Тебе надо его навестить. Такой веселый ребенок.

Она покивала и пригубила коньяк.

– По-прежнему ничего неизвестно. Милиция, похоже, уже перестала искать. Казю ходит и расспрашивает, но все впустую. Бронек, почему он так со мной поступил?

Мужчина придвинул стул и обнял ее. Кости. Тень человека.

– Мне не надо было тогда в Радзеюве… Нам не надо было. Сначала Янек, теперь Виктусь.

– Тихо, – шептал он, гладя ее по голове. – Успокойся.

– Виктусь, мой любимый сыночек, у него была такая трудная жизнь, скажи, почему так случилось, где этот Бог, о котором все твердят, почему он забрал у меня Виктуся, почему Виктусь в тот день поехал в Пёлуново, надеюсь, я отправлюсь в ад, надеюсь, мы все отправимся в ад, видеть не хочу эту скотину, отнявшую у меня Виктуся, моего маленького Виктуся, ну кому он навредил, Бронек, прошу тебя, сделай что-нибудь, пусть все повернется вспять, Бронек, умоляю, я на все готова, скажи только, что мне делать, что мне сделать, чтобы Виктусь вернулся, чтобы я его увидела, хоть попрощалась с ним, я бы все отдала, чтобы обнять моего Виктуся, все, все бы отдала, умоляю тебя, Бронек, сделай что-нибудь, я не выдержу, как же можно лишить человека самого дорогого, умоляю, Бронек, я все сделаю, все, только скажи…

Он обнял ее еще крепче, она закрыла глаза.

– Бронек, может, все из-за того, что тогда на том лугу… Может, мы там так согрешили, что Он нас покарал?

– Тсс, – повторял он, целуя ее голову. – Тсс.

– Мы… не должны были… тогда…

– Тсс.

– …в Радзеюве…

Когда умолкла, он еще долго гладил ее, прислушиваясь к шуму города за окном.

* * *

Бронек знал, что однажды проснется слепым.

Правый глаз не видел с того момента, как стружка выскочила из-под молотка. За прошедшие годы зрачок почти совершенно побелел.

А теперь еще и опоясывающий лишай. Началось, вроде как обычная простуда. Потом на лбу и щеке выступили красные пятна. Струпья. Вызвали врача, но, судя по всему, было уже поздно.

– Приготовься, что можешь перестать видеть, – заявил старый доктор Когуц, как будто к такому можно приготовиться.

Хелена все спрашивала, что можно предпринять и точно ли ничего, но Бронек знал, что ничего, и знал почему. Молодой цыган Перхан мог быть мошенником, а потеря правого глаза и лишай – простыми совпадениями. Но теперь Бронек не верил в совпадения.

После визита доктора Когуца он стал готовиться к слепоте. Ходил по квартире с закрытыми глазами, сжимая руку Хелены, и запоминал расстояния между предметами мебели. Навел порядок в ящиках и в шкафу. Купил трость. Писал письма. На телевидение. На радио. Больному шурину Фелеку. Даже Эмилии.

Проведал могилу зятя и простоял над ней несколько часов, вглядываясь в табличку с надписью «Виктор Лабендович, прожил 28 лет», будто там, в земле, прямо под ним, лежал не его зять и отец его внука, а просто какой-то Виктор Лабендович, проживший 28 лет, один из многих покойников на кладбище в Коло.