Подростки из округи подходили, в сотый раз спрашивая, какие есть вкусы и почем. Проходившие мимо взрослые чаще всего поддавались нетерпеливым уговорам возбужденных детей. После обеда на тротуаре у дома выстраивалась небольшая очередь.

Было три часа дня, в квартире стояла теплая духота. Виктор выглянул на улицу, облокотившись на подоконник, и рассматривал людей на той стороне. В хвосте очереди ждали статный мужчина и женщина в шляпе. Они держали за руки маленькую сутулую девочку.

Виктор вглядывался в нее, почти высунувшись наружу. Неестественно искривленные ноги, туловище вывернуто в одну сторону. Она словно силилась обмотать себя руками. Смотрела в небо и открывала рот. Когда отец время от времени что-то ей говорил, пыталась повернуть к нему голову. Наконец, они купили мороженое и пошли по Торуньской. Медленно, шаг за шагом. Девочка волочила ноги и останавливалась каждые несколько метров. Мать терпеливо наклонялась к ней и давала мороженое.

Виктор потерял их из виду и отошел от окна. Сел на пол, прислонив голову к стене. Вспомнил мальчика, с которым давно подружился и о котором никогда никому не рассказывал. Мальчика, по телу которого будто прошелся комбайн.

Долго сидел, закрыв глаза и положив голову на колени. Чувствовал тепло, идущее с улицы. Потом уснул. Ему снилось, что он едет с отцом на мотоцикле, врезается в дерево и умирает, проколотый веткой.

* * *

Через неделю, в ночь с субботы на воскресенье, Эмилия проснулась одна в кровати.

– Виктор?

Он стоял у окна и смотрел на луну.

– Спи.

– Что случилось?

– Ничего.

– Иди ложись.

Он лишь вздохнул и продолжал стоять. Она завернулась в одеяло и пошла на кухню. Заварила чай, они сели друг напротив друга впотьмах.

– Виктор, что происходит?

– Ничего. Все хорошо.

– То-то я и вижу.

Он не ответил.

– Хороший чай, – прошептал наконец. – Пожалуй, пойду спать.

– Мне нужно кое о чем тебя спросить, – произнесла она, придвигаясь к нему вместе со стулом. – Только не сердись.

Он покивал головой. Лоб блестел от пота.

– Ты как-то говорил, что перед смертью папы сбежал из дома. На два месяца.

– Угу.

– Где ты был? С тобой ни… с тобой тогда что-то случилось?

Он внимательно посмотрел на нее, затем подошел к окну и прислонился лбом к стеклу.

– В общем, можно и так сказать. Хотя нет… Никто мне ничего не сделал, если ты об этом.

– Может… ты хотел бы об этом поговорить? А?

– Да нет, ничего такого. Пойдем спать.

Потом они лежали спиной друг к другу и уже не заснули.

* * *

Детская кроватка досталась им от Фронца, надо было только привезти ее из деревни на Торуньскую. Виктор взял у тестя старую телегу и коня.

– Не повышай на него голос, и все будет путем, – заверил Бронек, похлопывая животное по морде. – А в городе постоянно говори с ним, чтобы он знал, что ты рядом.

– Вернусь к вечеру, – уверенно сказал Виктор и хлестнул Пса поводьями по крупу.

Солнце пригревало спину, под колесами шелестели коричневые сухие листья. Он съездил к Фронцу за кроваткой и направился в город.

Они поджидали его за виадуком.

* * *

Их было четверо. Стоявший спереди держал ружье. Рядом переминался с ноги на ногу старый лысеющий мужчина, которого Виктор видел иногда рядом с магазином родителей жены. Два других походили на пьяниц.

– Куда так торопимся? – спросил коренастый парень с ружьем. – Тпррру!

– А в чем дело? – Виктор неторопливо спустился с телеги и встал около Пса.

– Вот дерьмо! – Лысеющий готов был лопнуть. – Он еще спрашивает, сукин сын.

– Мало ты, падла, делов наделал?

– Не понимаю.

– А мой брат, здоровенький, как бык, от чего, по-твоему, умер? А что Варта разлилась и пятьдесят домов на острове отправились к чертям собачьим, это как? Само произошло? А что с керамического начали увольнять? Почему? Раньше не увольняли. А весь этот грипп? Ну какого хуя ты вылупился? Думаешь, мы не понимаем, чем тут попахивает?

Виктор отер лицо руками и закрыл глаза.

– Но вы уже пытались, – проговорил он. – Знаете же, что ничего не выйдет. А потом будет только хуже. Все исчезает.

– Завали его! – крикнул лысеющий коренастому. – Он же полоумный, не видишь.

Виктор открыл глаза и увидел, как ствол ружья медленно поднимается и останавливается напротив его лица. Изнутри выползло размытое.

Выползает.

Виктор видит, как темные полосы растекаются в воздухе, и лежит на кровати в Пёлуново, болтая ногами и руками, видит, как чудовища ведут его в поле и как он умирает первый раз, а когда падает, слыша рев отца, запертого в курятнике, размытое капает перед ним на землю, и он сбегает, умирает второй раз и ведет отца в поле, а потом видит, как размытое пожирает луну и его самого, видит и вот уже танцует, подхватывает ее и танцевальным шагом следует через гостиную в кухню, кружится, выгибается и подскакивает, ее смех будто раззадоривает его, и он стучит ногами по полу и отталкивается от стен, а потом обнимает ее, и они медленно покачиваются в тишине, переступая с ноги на ногу, а размытое исчезает на мгновение, на мгновение…

– Ладно, – говорит лысеющий. Точнее, уже сказал. – Давай, толстяк, мочи его на хер.

Парень с ружьем повернулся к старшему товарищу, будто лишь теперь понял, что держит в руках оружие и должен что-то с ним сделать. Пес, стоявший возле Виктора, дико фыркнул и рванул, таща телегу. Он тряс головой, словно пытался от чего-то отмахнуться.

Выстрел продырявил мир насквозь. Все звенело, потом воцарилась тишина. Из дула сочилась тонкая струйка дыма.

Лысеющий побежал первым, за ним двое с распухшими лицами. Коренастый выронил ружье и сказал:

– Ой бля, извиняюсь.

И побежал за остальными.

Пес покачнулся и рухнул в канаву, увлекая за собой телегу. Когда он ударился о землю, Виктор услышал треск. И снова.

Из ближайшего хозяйства к нему бежал рослый загорелый мужчина с седыми волосами.

– Что ж ты натворил? – орал он, переводя взгляд с Виктора на лежащее в канаве животное. – Матерь Божья, что ты натворил?

– Это не я. Я танцевал, – ответил Виктор, шатаясь.

– Надо его добить, – решил мужчина. – Тут уже ничем не помочь. Голова? Размозжена… Господи Боже, ну добей же его, видишь, как мучается!

Виктор поднял ружье с дороги. Подошел к коню. Один глаз, уставившийся на него, как будто понимал. Прицелился. Закрыл глаза. Потянул за курок, и ему едва не вырвало руку из сустава. Ствол ударил в живот.