Эту обезьянку Григорий Отрепьев купил за десять полтин у арабских купцов для увеселения Марины Мнишек. Но поскольку его ветреная польская невеста задерживалась в Самборе и не спешила ехать в Москву он без колебаний решил отдать Балабошку Ксении.

— Балабошка, Балабошенька, а ну давай, давай, танцуй для царевны, — азартно кричал Самозванец, хлопая в ладоши, и обезьянка, подчиняясь командам дрессировщика принялась скакать и крутиться на месте.

— Ах вы, сени мои, сени,

Сени новые мои,

Сени новые кленовые,

Решетчатые!

Выходила молода

За новые ворота

Выпускала сокола

Из правого рукава

На полётике соколику

Наказывала

Ты лети, лети, соколик

Высоко и далеко

И высоко и далёко

На родиму сторону

На родимой на сторонке

Грозен батюшка живёт

Он и грозен сударь

Грозен да не милостив

Не пускает молоду

Поздно вечером одну

Не велит поздно ходить

С молодцами говорить

Не послушаю отца

Распотешу молодца

Задорно запел Григорий Отрепьев, пританцовывая рядом с Балабошкой и отбивая чечетку, и танец у него получился более веселым и забавным, чем у дрессированной крохотули-обезьянки. Он добился, чего хотел. Ксения не могла не улыбнуться, глядя на эту забавную парочку, и горе отпустило ее сердце. На Отрепьева ей трудно было сердиться, и не получалось его ненавидеть. Часто он вел себя как непосредственный, чистый сердцем ребенок, и с таким поведением Самозванца удивительным образом уживались хитрость и умение любую ситуацию обернуть к своей выгоде.

После того как Самозванец отдал Ксении для увеселения Балабошку он принялся почти каждый лень навещать ее, оправдывая свои частые визиты опасением как бы она без него не заскучала и не начала снова тосковать. Заметив, что Ксения не особенно склонна к веселию и не жалует забавы с скоморохами Отрепьев резко изменил свое поведение и тоже, подобно ей, принял вид печальный и задумчивый, приобретя обличье влюбленного молодца, тоскующего по неприступной полячке. Он даже вечерами пел песни возле ее покоев о несчастной безответной любви, приманивая сердце красавицы чарующей музыкой, благо, что имел мелодичный голос, приятный для любого слуха. Ксения умонастроение Самозванца приняла за чистую монету, не подозревая, что он принадлежит к тем изменчивым мужчинам, про которых говорят: «С глаз долой, из сердца вон!», и перестала его дичиться. Показная любовь Григория Отрепьева к Марине Мнишек соответствовала тому, что рассказал ей Петр Басманов об этой паре, и девушка ощутила настоящее желание помочь товарищу своего жениха добиться невесты, столь дорогой его сердцу, что он не мог без нее ни есть ни спать. Она теперь не избегала разговоров с Самозванцем, чье появление стало причиной гибели ее семьи и утешала «несчастного» как могла в его разлуке с Мариной. Отрепьев теперь легко мог входить к ней утром и вечером, не опасаясь отчужденного взгляда ее глаз. Так завязалась их странная дружба — то он ее утешал, то она его.

Григория Отрепьева радовали его успехи в приобретении сердечного расположения дочери Бориса Годунова, и он заваливал подарками пленившую его сердце пленницу, которая по своей доброте даже забыла о пережитом ею из-за него жестоком горе. Пользуясь случаем Ксения начала шить себе новое приданое из подаренных ей Самозванцем тканей: старое оказалось разграбленным во время штурма мятежниками Кремля, а она уже мечтала о скорой свадьбе с Петром Басмановым. Однажды, когда Отрепьев зашел в ее светлицу, он увидел, что Ксения усердно вышивает уже готовую праздничную мужскую рубашку из красного шелка. Она обильно украсила ее пышными цветами, парами голубков, уточек и лебедей, щедро используя жемчуг, бирюзу и драгоценные камни. Рядом с Ксенией сидела Балабошка и грызла яблоки. С наступлением осенних холодов Ксения приодела и ее — сделала из куска красного шелка платочек на головку, сшила из теплого бархата телогрею, и обезьянка больше не мерзла в московских палатах.

— Царевнушка, кому ты шьешь сорочку? — быстро спросил Самозванец, в восторге смотря на ее искусное рукоделие.

— Петру Федоровичу на наше с ним венчание, — зардевшись, ответила на нескромный вопрос нынешнего московского властителя Ксения.

— А мне? — ревниво спросил Отрепьев. — Я тоже хочу такую!

— Вам ваша невеста должна сшить свадебную рубашку, — смутилась девушка.

— Ой, не дождусь я от своей нареченной свадебного наряда. Маринка никогда в руки иглу с ниткой не брала, ей только балы и охота интересны, — пригорюнился Григорий Отрепьев, и добавил с завистью: — Вот повезло Петьке — и жена будет у него сказочная красавица, и рукодельница знатная. А мне, горемычному, придется довольствоваться тем, что косорукие московские монахини сошьют и на плечи нахлобучат.

Ксении стало жаль его, и она предложила:

— Великий государь, не печальтесь. К дню вашей свадьбы с дочерью самборского воеводы я сошью вам сорочку, такую же красивую, как и эта, что я для Петра Федоровича вышиваю.

— Благодарствую, Ксения Борисовна! — обрадовался Самозванец. — За твою эту ко мне доброту сердечную я любое твое заветное желание исполню.

В приподнятом настроении он удалился, а девушка, вздохнув, принялась шить вторую свадебную рубашку, уже жалея о том, что невольно дала такое обещание. Часто шептались бабки-вещуньи, что девушки-невесты должны шить приданое и свадебные наряды только для своего будущего мужа и членов его семьи, чужим же пошьешь, то их сердце приманишь. Но Ксения отогнала от себя эти мысли, сочтя их суеверием, которого не должны придерживаться православные христиане. Только Бог властен над сердцами людей, и не подобает ей смущаться из-за пустяка вроде шитья сорочки чужому жениху.

Глава 15

Осень блистала последним золотом листьев садовых деревьев, и Ксения решила прогуляться по дворцовому саду после обедни, радуясь тому, что из-за туч выглянуло редкое солнце.

Григорий Отрепьев как раз собрался в Грановитую палату обсудить с боярами посольство к польскому королю Сигизмунду, но увидев между желтеющих яблонь Ксению в зелено-изумрудном платье, тут же изменил свои намерения и поспешил к ней, приказав конюшему отвести своего жеребца обратно в стойло, а свите разойтись.

Он спешил к ней словно верный пес, увидевший свою хозяйку и Ксения, заметив его неуемную прыть несколько испугалась подобной скорости.

— Что-то случилось, великий государь? — взволнованно спросила она его, сразу подумав про Петра Басманова. Должность главы Стрелецкого приказа делала ее жениха правой рукой царя, и одновременно навлекала на него опасность стать предметом расправы со стороны недовольных бунтовщиков.

— Нет, нет, все хорошо! — жизнерадостно отозвался Самозванец. И