За столом места для важных и родовитых гостей находились рядом с царем и по его правую руку. За большим «прямым» столом считалось сидеть почетнее, чем за «кривым», а места на лавке, у стены, были лучше и почетнее, чем на скамье, поставленной с внешней стороны стола. Кроме этих столов в палате ставилось столько столов, сколько было приглашено гостей. Столы были очень разные — «один высокий, другой низкий, этот узкий, тот широкий». Они назывались по назначению: «посольский» — для посольских людей, «властелинский» — для духовных властей.

Место каждого гостя за столом было строго определено степенью его родовитости — знатностью происхождения. Оно не зависело ни от государственной должности, ни от личных заслуг перед царем. Существовало три разряда мест: высший, средний и низший. Сесть за стол выше другого, считавшего себя выше достоинством, значило нанести ему оскорбление. Сидеть без места считалось позором и бесчестьем. Только по специальному царскому указу можно было сидеть на пиру без соблюдения мест. От того, где сидел гость, зависело и угощение — отличался и состав блюд, и их количество. Но государь мог любому послать роскошное блюдо со своего стола в знак своей милости.

Царь сидел за столом один. Никто, кроме государевых сыновей и братьев, не мог сидеть за царским столом. Торжественность царского пира подчеркивалась присутствием стражи, стоявшей справа и слева от царского места. Это были рынды с мечами в роскошных ферезеях и шапках.

Гости сидели на скамьях и лавках. Лавка была почетнее, ставилась у стены, бояре и дворяне сидели на лавке спиной к стене. Скамья была придвинута к столу с другой стороны, на ней сидели менее знатные люди. Но и лавка, и скамья указывали на неразрывную связь мест, равенство всех перед государем. Только стул или кресло, стоящие отдельно от лавок, подчеркивали особое положение занимающих их лиц. На стульях или в креслах сидели царь, великий князь, патриарх, царица.

Самозванец нарушил вековой обычай, посадив за одним с собой столом своих ближайших сподвижников и тех, царедворцев, кому хотел оказать особую милость — посланца папского нунция Рангони аббата Луиджи Пратиссоли и главу Боярской думы князя Федора Мстиславского. Больше всего его внимания удостаивался аббат Луиджи, который привез из Ватикана предложение объединить на Руси две церкви и перекрестить русских по католическому обряду. Отрепьев благосклонно отнесся к такому плану. Католичество, имеющее больше послаблений для верующих, нравилось ему больше православия, и еще он рассчитывал добиться от римского папы существенной военной и финансовой помощи в походе на крымских татар.

Пир начался в тот момент, когда царские стольники внесли в зал первое кушанье — копченую колбасу с приправами, которое, как и все последующие блюда, сначала демонстрировались гостям, чтобы они оценили искусство царских поваров.

После парадного показа яства ставились на особый ломившийся от обилия драгоценной посуды стол — поставец, где их разрезали и раскладывали по тарелкам, переносимым на основной стол.

В строгом регламенте пира значилось, что для затравки аппетита начинать трапезу следовало с холодных закусок, солений, копчений, соусов, заливных, балыков и икры в разных видах. Следом на суд присутствующих выносили огромных жареных лебедей, которых сменяли приготовленные на вертелах гигантские туши косуль, оленей, кабанов.

Особый восторг гостей вызвала наполовину вареная, наполовину жареная свинья, начиненная дичью и овощами.

Рыбное меню изобиловало громадными цельножареными осетринами, белугами и стерлядью. Они вместе с другими морскими обитателями встречались также в различных видах ухи, подаваемых вместе с похлебками и кашами.

Затем наступала пора многочисленных пирогов, выпекаемых в форме птиц и рыб, мясо которых входило в их начинку.

Запивать жирную пищу предлагалось всевозможными квасами, сбитнями, пивом, вином и лишь изредка водкой, подаваемой в малом количестве особо дорогим гостям.

На десерт царские повара предлагали ореховое ассорти, пекли сладости, сооружали фруктово-ягодные пирамиды и невообразимо красивые «конфетные» деревья с запечёнными в медовом сиропе плодами.

Когда Петр Басманов и Ксения вошли в зал, пир был в самом разгаре — шесть кравчих как раз внесли на огромном подносе жареного медведя, которого Отрепьев задушил собственными руками на глазах у пирующих. Но и медведь оказался позабыт едва гости заметили вошедшую в пиршественную палату дочь царя Бориса Годунова. Ксения по совету жениха оделась в лучший свой наряд — нежно-голубой летник, сарафан из белого шелка с воротником из алмазных камней. Голову бывшей царевны украсил кокошник с сверкающими сапфировыми звездами, а черные косы щедро были перевиты нитями из крупного белого жемчуга. Она казалась волшебной красавицей из сказки, и сама сознавала что ее яркая красота лучшая ей защита от тяжелых взоров собравшихся здесь смертельных врагов ее отца и погибшего брата.

В пиршественной палате собрались почти все недоброжелатели Годуновых — братья Голицыны, Пушкины и Богдан Бельский — неверный родственник-предатель ее матери. Самозванец из ссылки возвратил бояр и князей, бывших в опале при Борисе и Фёдоре Годуновых, включая также интригана Василия Шуйского и его братьев. Получили прощение все родственники Филарета Романова, а его самого возвели в сан ростовского митрополита, и сына его отрока Михаила сделали стольником. Теперь Филарет сидел на почетном месте за одним столом с патриархом Игнатием и мрачно смотрел на дочь царя Бориса. Бывшая царевна поняла, что он не собирается предавать забвению свою вражду с ее отцом и отныне ее участь во многом зависит от того, какие отношения сложатся у нее с Самозванцем.

Ксения стойко сносила многочисленные недоброжелательные взгляды. Она никого не боялась пока ее рука находилась в руке Петра Басманова, объявившего себя совместным приходом на царский пир ее защитником и покровителем. А с ним не рисковали связываться даже родовитые Шуйские и Романовы.

— Великий государь, я привел по вашему повелению дщерь Бориса Годунова! — громко объявил, кланяясь Самозванцу, воевода Басманов. Вслед за ним отдала низкий земной поклон и Ксения.

Григорий Отрепьев отвлекся от разговора с польским посланником Гонсевским, и его рука, державшая вилку, чуть дрогнула. Он неоднократно слышал прежде, что дочь Бориса Годунова очень красива, но до этого не представлял себе насколько она красива. Казалось, Ксения взяла все лучшее у самых красивых девиц на свете, сама будучи без изъяна как отборная жемчужина чистой воды, и на нее хотелось смотреть и смотреть, не отрывая взгляда.

В свою очередь, Ксения неотрывно смотрела на Дмитрия Самозванца как на некое невиданное чудо. Все в нем было хорошо, но как бы по отдельности — белоснежная кожа лица, ярко-рыжие огненные волосы, ясные голубые глаза, в которых светилась веселая живость и