Глава Боярской думы князь Федор Мстиславский, желая угодить Самозванцу отдал приказ прекратить распространение панических слухов, а посланцы Лжедмитрия прилюдно стали утверждать, что царь Федор и царица Мария Годуновы покончили с собой. Эти утверждения возымели действие, народ утих и после водворения некоторого спокойствия Григорий Отрепьев решил, что больше никто не стоит на его пути к престолу и принял решение вступить в Москву.

20 июня 1605 года под праздничный звон колоколов и приветственные крики толп, теснившихся по обеим сторонам дороги, Самозванец въехал в стольный град. Перед народом он появился верхом на пышно убранном аргамаке, в украшенной золотом одежде, в богатом ожерелье, блистающем драгоценными камнями, в сопровождении свиты из бояр и окольничих.

Никогда еще Григорий Отрепьев не был так счастлив как сейчас во время первого въезда в Москву в качестве царевича Дмитрия. Народ искренне приветствовал его в столице, видя в нем залог счастливого будущего всей страны, и радовался его появлению как манне небесной. Больше он был не бедным сиротой Юшкой, которого мог шпынять самый последний дворовой его богатой родни Романовых, а настоящим русским царевичем, сыном Грозного царя и Отрепьев пообещал самому себе, что он не пожалеет усилий для того, чтобы не обмануть ожидание своего народа, сделать его процветающим, сильным и самым счастливым среди ближайших соседних держав. Многих своих приближенных Лжедмитрий повысил в должностях прямо в день своего приезда в Москву; и в первом ряду облагодетельствованных числились и его родственники Романовы, недавно вернувшиеся из мест ссылки.

В Кремле его ожидало многочисленное московское духовенство с иконами и хоругвями для торжественной встречи и богослужения. Церемония прошла чинно, по заведенному порядку, однако строгим ревнителям православия не понравилось, что нового царя сопровождали поляки, во время церковного пения игравшие на трубах и бившие в литавры. Но никто не решился выступить после нововведения младшего сына Ивана Грозного, подозревая в нем крутой нрав его знаменитого родителя.

Помолившись в Успенском соборе Самозванец направился в Архангельский собор. Опять же, не осталось незамеченным, что вместе с ним в собор вошли чужеземцы, да и сам царь не по-московски прикладывался к образам. Впрочем, эти мелкие несоответствия сторонники нового царя списали на то, что Дмитрий слишком долго жил на чужбине и мог подзабыть русские обычаи.

Сопровождавший его Богдан Бельский на людном месте снял с себя крест и образ Николая Чудотворца и произнёс краткую речь, снова подтверждая личность Самозванца:

— Православные! Благодарите Бога за спасение нашего солнышка, государя царя, Димитрия Ивановича. Как бы вас лихие люди не смущали, ничему не верьте. Это истинный сын царя Ивана Васильевича. В уверение я целую перед вами Животворящий Крест и Святого Николая Чудотворца.

Приближённые стали торопить Самозванца с венчанием на царство, но тот настоял на том, чтобы вначале встретиться с «матерью» — царицей Марией Нагой, в монашестве носившей имя Марфы. За ней был отправлен в Новодевичий монастырь князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, которому новый царь тут же даровал польский титул мечника. На этом публичные церемонии завершились, и новый царь отправился к гробнице Ивана Грозного «лить свои сиротские слезы».

Петр Басманов этот день все время находился рядом с Отрепьевым и не испытывал ожидаемой радости. Раньше он нетерпеливо считал дни до возвращения в столицу, теперь же ощущал смутную подавленность и недовольство. Его ожидания будто кто обманул и посмеялся над его заветной мечтой. Москва больше не была той мирной процветающей столицей, какой она была при Борисе Годунове и какой он привык всегда ее видеть. Всюду ощущалась неясная тревога и растерянность несмотря на энтузиазм народа, внешний блеск бояр и прибывших с Лжедмитрием польских вельмож. В толпах, встречающих Самозванца было мало женщин, и почти все они были пожилыми матронами, вышедшими к Кремлю удовлетворить свое любопытство. Для знатных боярышень выйти в этот день на московские улицы, полных нескромных чужеземцев и лихих казаков значило рисковать девичьей честью, и все они предпочли надежно затвориться в своих крепких теремах. Петр понял, что царевну Ксению он еще долго не увидит, и его охватила досада. Вступившее в Москву вместе с Самозванцем воинство скорее напоминало завоевателей, чем войско русского православного царя, мирно вернувшееся в свой дом и беззащитным женщинам не было безопасного места даже в переполненных кремлевских соборах. Не нашествия поляков воевода Басманов ожидал и не их влияния на Лжедмитрия хотел.

Нахмурившись, он, как и Отрепьев опустился на колено перед гробницей царя Ивана и скоро во время молитвы ощутил невольный страх, что призрак Грозного царя не выдержит святотатства, совершаемого перед его гробом, и обрушится с небесной карой на обманщика, выдающего себя за его младшего сына Дмитрия. Однако по Божьему долготерпению молитва Самозванца спокойно завершилась, и они получили возможность удалиться для отдыха в Теремной дворец.

Больше ничто не останавливало Петра от поисков царевны Ксении, и он устремился в ее покои Запасного дворца. И снова его постигло разочарование. Комнаты царевны оказались пусты и разграблены, ветер вольно гулял по светлице, где Ксения любила вышивать церковные покрова и даже дубового стола не оказалось на прежнем месте, — все вынесли грабители и разорили тати.

Петр безумным взглядом окинул эту картину запустения и бросился к Самозванцу за ответом. В сенях он наткнулся на боярыню Домну Ноготкову, и начал спрашивать у нее куда подевалась дочь Бориса Годунова.

— Про то только Бог ведает, Петр Федорович, — с тяжелым вздохом ответила ему Домна Ноготкова. — После того как царя Федора и царицу Марию удушили, пропала царевна.

— Как удушили, у кого поднялась рука на сына царя Бориса и его жену? — не поверил ее словам Петр Басманов. — Уж не ошиблась ли ты, старая?

— Рада была бы ошибиться, да только об этом убийстве вся Москва толкует, — не обращая внимания на обидные слова, ответила ему боярыня.

Воевода взвыл от гнева и поспешил в апартаменты Самозванца за ответом, расталкивая дворовых слуг. Его соучастник Отрепьев был в кабинете Бориса Годунова и с удовольствием любовался на ценные вещи, оставшиеся после прежнего царя, примерял его драгоценные перстни на свои пальцы.

— Гришка, что делается? Отчего убили Федора и Марию Годуновых, а не сослали в монастырь⁈ — тяжело дыша, спросил у него Петр. — Мария Григорьевна была вредной бабой, но столь жестокой кончины она не заслуживала, а Федор вообще ни в