– Думаю, вы знаете, что на сцену я не поднимался: зачем бы Диане прятаться за занавесом, если она сама меня и позвала?

– Вы по-прежнему утверждаете, что Диана вызвала вас эсэмэской, но вы не встретились?

– Так оно и было.

– Этот грим мы нашли в вашей гримерной, – сказала Алла, беря коробку из рук Логинова, который все это время молча наблюдал за допросом, находясь в том же помещении: она решила, что он, как правая рука Леры, подойдет лучше, чем любой из ее собственных коллег. На лице подозреваемого не дрогнул ни единый мускул. Что это – первоклассная актерская игра или он действительно не понимает, в чем дело?

– Что скажете? – спросила она, так как он молчал.

– Скажу, что это не мой грим.

– Как это – не ваш? Театр, в котором вы служите, закупил именно эту марку…

– Верно, но она меня не устроила, и я сам купил себе то, что нужно.

– Интересно, и чем же вас не устроил этот производитель?

– От их грима сильно сохнет кожа, а я не хочу к сорока годам походить на дом с облупившимся фасадом, знаете ли! Мне не все равно, что наносить на собственное лицо – думаю, вы, как женщина, должны меня понять.

– Что ж, понимаю, – согласилась Алла. – Но почему же тогда эта коробка лежала в ящике вашего стола и никакого другого грима мы не обнаружили?

– Понятия не имею! А при чем здесь вообще грим?

– Вот, – она выложила на стол несколько снимков лица Анны Понизовой. Третьякова аж передернуло: он вскинул на нее глаза, потом снова поглядел на фотографии и отвел взгляд.

– Что это за гадость?!

– Грим. Грим из этой самой коробки!

– Вы хотите сказать, такой же грим, да? Вы не могли сделать анализ за столь короткое время, чтобы утверждать, что Анну… что этот… короче, то, что у нее на лице, сделали именно этим гримом! Просто для сведения: если, как вы говорите, мы закупили грим от этого производителя, у всех артистов должны быть такие же коробки. Кроме того, я догадываюсь, что наш театр – не единственный потребитель, поэтому…

– Вы правы, не единственный, – перебила артиста Алла. – Но вы же понимаете, что после использования в гриме могла остаться ДНК жертвы, да? Если мы обнаружим…

– Ключевое слово «если»! Я говорю вам, что эта коробка не моя: когда я получил новую упаковку грима, то использовал совсем чуть-чуть и сразу выбросил, так как качество меня не устроило. А здесь чуть ли не половина «вымазана»!

– При всем уважении, это только ваши слова, которые невозможно доказать!

– Хорошо, давайте по-вашему, – кивнул Третьяков. – Я не могу доказать свои слова, но и вы не можете их опровергнуть. Я говорю вам, что грим не мой, а вы уж сами решайте, как станете уличать меня во лжи!

А он не дурак, этот Третьяков! Что-то смущало Аллу в их беседе – как будто он знает, о чем его могут спросить, а потому на все вопросы выдает вполне удобоваримые ответы! Похоже, его трудно поставить в тупик… Может, артист уже сталкивался с правоохранительной системой раньше? Надо выяснить!

– Давайте оставим Понизову и вернемся к Кочакидзе, – сказала она, понимая, что на данный момент против Третьякова у нее есть лишь один весомый аргумент. – Вы помните, что сдавали материал на тест ДНК по делу о ее убийстве?

– Да, конечно.

– Вот результаты, – она извлекла из своего портфеля прозрачную папку и положила перед допрашиваемым. – ДНК принадлежит вам. И, предупреждая ваши возражения, – тут же добавила Алла, – их нашли непосредственно на нижнем белье жертвы, поэтому они не могли попасть туда случайно!

Казалось, впервые за время допроса Третьякову было нечего сказать. Он как будто застыл: ей показалось, что артист даже перестал дышать.

– Это… невозможно… – пробормотал он с трудом, словно что-то застряло у него в горле и мешало произносить слова. – Я не… не знаю, как…

– Вы не знаете, как волосы попали на труп? Я вам объясню: во время насильственного полового акта, скорее всего. Убийца использовал презерватив, поэтому следов семенной жидкости мы не нашли, но волосы тоже сойдут. Они ваши, и в этом нет никаких сомнений!

Третьяков молчал – растерян из-за того, что так глупо попался? Значит, стоит «надавить» на него посильнее!

– Вам знакома эта женщина, Кирилл Андреевич? – спросила Алла, выкладывая на стол свой главный «козырь» – снимок Дорофеевой с места преступления.

Третьяков не шевелился, уйдя глубоко в себя, и Алле пришлось повторить вопрос и постучать по фотографии. Его взгляд равнодушно скользнул по ней, а рот скривился при виде гротескной «маски».

– Почему я должен ее знать? – бесцветным голосом спросил он. – В таком, гм… гриме я и Анну-то узнал с трудом!

– Справедливо, – кивнула Алла, внимательно наблюдая за мимикой артиста, но не заметила ничего подозрительного: похоже, его смущало лишь то, что связано с убийством Кочакидзе. – А вот так? – Она положила небольшое фото, сделанное с паспорта Дорофеевой, которое переслала Светлана. – Ему десять лет, – добавила она, – но, по-моему, это даже лучше.

– С чего это? – удивился Третьяков.

– С того, что десять лет назад вы еще жили в Екатеринбурге, я ничего не путаю?

Что это вдруг мелькнуло в его взгляде – страх, беспокойство или непонимание, из-за чего это СК заинтересовался его бытностью на Урале?

– Не путаете, – подтвердил он. – И что?

– Эту даму зовут… звали Надеждой Егоровной Дорофеевой. Вы уверены, что никогда с ней не встречались?

– Никогда не слышал этого имени.

– Точно?

– Вы знаете, сколько человек проживает в Екатеринбурге? – спросил он, чуть склонив голову набок и в упор глядя на Аллу. Она вдруг ощутила себя нерадивой школьницей на уроке географии.

– Э-э… – пробормотала она и тут же сообразила, что артист перехватил инициативу в разговоре, а она и не заметила: ведь это ей, черт подери, следовало задавать вопросы!

– Полтора миллиона, – продолжал Третьяков, видимо, и не рассчитывавший на правильный ответ. – Вы серьезно думаете, что я знаю их всех?

– Разумеется, нет! – сказала Алла, с удивлением понимая, что начинает злиться: это было не в ее правилах. Мысленно сосчитав до пяти, чтобы вернуть себе самообладание, она решила зайти с другой стороны:

– Вы же оканчивали ЕГТИ[6], верно?

– Верно, – кивнул артист. – При чем здесь это? Я там и школу оканчивал!

– Музыкальную?

Он кивнул.

– Насколько хорошо вы знакомы с театральным миром вашего родного города?

– К чему вы ведете, не пойму!

– Ответьте, пожалуйста, на вопрос.

– Не слишком хорошо знаком, признаться, – процедил он сквозь зубы.

– Разве вы не служили в каком-то из местных театров? В Екатеринбурге,