Когда со сбором анамнеза и обсуждением проблем со сном, по поводу которых и явилась пациентка, было покончено, она рассказала о болезненном переживании из детства: перед сном ей всегда давали яблоко, и со временем у нее сформировалось странное сочувствие к этому фрукту. Сочный хруст, раздававшийся при надкусывании, преследовал ее до глубокой ночи. Ей мерещилось, будто яблоко — это ее голова, в которую кто-то вгрызается в тот самый миг, когда она начинает засыпать. По сей день — а ей скоро сорок — ее охватывает паника, если при ней кто-то начинает есть яблоко. Иногда бедняжке даже приходится усилием воли удерживать руки неподвижно, чтобы они не поднялись к голове и не начали ощупывать места воображаемых укусов.

— Ну-ка, покажите, где они! — резко скомандовал Марков, кивая на ее голову.

Сбитая с толку пациентка охнула, испугалась и невольно поднесла руку к темени. Марков рассмеялся и извинился за эту маленькую шутку, а потом пояснил: мизофония, то есть нетерпимость к определенным звукам, — явление неприятное и, вопреки мнению большинства людей, весьма часто встречающееся.

— Скажите, вы человек религиозный?

Она помотала головой.

— Нет? Это упрощает дело, потому что, представьте себе, все христианство с самого начала, с момента изгнания из рая, страдает из-за того, что Адам с хрустом откусил кусок рокового яблока! Согласитесь, одному-единственному психиатру не под силу решить настолько глобальную задачу. Фрейд ввел среди коллег моду исследовать детство пациентов с целью понять, откуда у них возникли проблемы. Сейчас моя вера в эту концепцию уже не так тверда, как прежде: по-моему, многие люди, став взрослыми, выдумывают для себя детство, соответствующее их нынешним проблемам.

Пациентка подавленно молчала, а Марков в приливе вдохновения решил проиллюстрировать сказанное собственным примером:

— Вот смотрите, сегодня на мне желто-коричневый костюм, и я не испытываю в этой связи никаких трудностей, хотя вполне мог бы, а вернее даже, должен был бы.

И он поведал ей историю своего похода в оперу с матерью, кое-где изрядно ее приукрасив. Например, он на ходу выдумал, что, выйдя из театра после спектакля, маленький Оскар обратился к стоящему перед зданием полицейскому и доложил ему о произошедшем преступлении, но тот только добродушно засмеялся и погладил мальчика по голове.

— А сегодня? Мало того, что на мне костюм такого же цвета, как тогда, я еще и собираюсь пойти в нем нынче вечером в оперу, причем на то же представление — «Евгения Онегина» Чайковского. К чему я это все? А к тому, что прошлое стирается из памяти. Уходят в забвение мнимые убийства, уходят сумасшедшие фрукты… Обязательство хранения остается только у налоговой, а не у простых людей.

Он засмеялся, пациентка выдавила из себя кривую улыбку. На прощание Марков сказал:

— Только, пожалуйста, не форсируйте, пусть забывание идет естественно, в своем темпе.

На робкий вопрос пациентки, не может ли он выписать ей снотворное, Марков ответил, что, разумеется, может и с удовольствием выпишет лучшее в мире снотворное — двадцатикилометровую прогулку перед сном, которая помогает куда эффективнее, чем любой бензодиазепин.

Он снова засмеялся, она осталась серьезной.

— Вы только не поймите меня неправильно, я все-таки не зверь. В непогожие дни или когда вы по какой-то другой причине не сможете отправиться на прогулку, принимайте флуразепам, сейчас я дам вам рецепт. А с яблоком разберемся на следующем сеансе, хорошо?

Марков и не подозревал, что последнее предложение было весьма смелым и поспешным, причем не только в отношении яблока.

Во второй раз он блеснул своей оперной травмой в присутствии большего количества слушателей во время традиционного обеденного коллоквиума, на который вместе с ним в эту пятницу в ресторане «У Рейнхардта» на Рейнхардтштрассе, где в обеденный час бывало меньше туристов, чем обычно, собрались его давние знакомые и приятели.

Заведение упоминалось во множестве путеводителей как буржуазная кофейня начала двадцатого века, тщательно реконструированная после краха социализма; оно имело нарядный интерьер и по сравнению с филиалами глобальных кофейных сетей, которые в наши дни есть буквально на каждом углу, чем-то походило на музей.

В просторном обеденном зале, трудно обозреваемом из-за обилия колонн, зеркал и напольных ваз, царила величавая скука. На потолке благородно сверкали люстры в стиле модерн, которые сейчас были включены на полную мощность, поскольку за окном стоял туманный январский день. Тихо позвякивали столовые приборы. Приглушенно переговаривались бизнесмены, сотрудники посольств и работники бундестага. Склонившиеся над столиками люди казались лишь немногим более подвижными, чем колонны, между которыми они сидели.

На доске «Меню дня» предлагалось жареное филе лосося с оранжевым фенхелем и свекольным ризотто, а также говядина по-бургундски с овощами и картофелем с розмарином.

У входа, где царило куда большее оживление, нежели в самом зале, терпеливо ждал с мобильным телефоном в руке герр К., владелец заведения, полноватый энергичный мужчина с растрепанными каштановыми кудрями. Настоящее его имя, как уже упоминалось, было Кёльчеи, Колочкай или что-то в этом роде, и произнести его правильно не мог ни один посетитель, особенно после второй бутылки вина.

— Герр К., сфотографируйте нас, пожалуйста!

Услышав просьбу, тот поспешил к овальному столу в центре зала и приветливо воскликнул:

— Дамы и господа, внимание! Снимаю!

Сотрапезники придвинулись чуть ближе друг к другу. Среди них были доктор Швендтнер с аккуратным пробором на седеющей шевелюре, заправивший большие пальцы рук за подтяжки; рядом с ним — юрист Вернер Клаус Пашке, усталый, краснощекий, слегка вспотевший; по бокам от них — Роза Вайс, стройная галеристка с ярко подведенными глазами, и Сильвия Шуман, известная телеведущая, чьи длинные темные волосы были схвачены черной шелковой лентой. С края в кадре виднелись пышные бакенбарды Гериберта Ленцена, агента по недвижимости, по соседству с ними — вытянутый череп, очки в тонкой золотой оправе и серая стрижка «ежик», принадлежавшие Константину фон Шлаку, зоологу на пенсии, а также желто-коричневый костюм Маркова в комплекте с коричнево-желтым шейным платком.

Герр К. отступил на шаг, чтобы все поместились в кадре. Сверкнула вспышка, головы тут же вернулись в прежнее положение, а их обладатели — к разговору об инциденте, произошедшем несколькими днями ранее в Средиземном море: приблизившись к острову, круизный лайнер натолкнулся на скалу и стал тонуть.

На борту находилась их общая знакомая Наташа Зильбер-Зоммерштейн, светская львица, периодически участвовавшая в обеденных коллоквиумах и сегодня по понятным причинам блиставшая своим отсутствием. Дозвониться до нее не удалось, никто не знал, все ли с ней благополучно. Поведение капитана лайнера, по вине которого, судя по всему, и произошла катастрофа, вызывало общее