– Хорошо, хорошо, – сказал Лёша примирительно. – Не буду.

Больше он не упоминал про человека с крыльями, но невольно косился на небо за перилами веранды и ёжился. Вечер не задался, и задушевного разговора не получалось. Было ещё светло, когда Саня отправился провожать приятеля домой – на всякий случай, мало ли какие сбои приключатся с его зрением.

– Сейчас Марик порядок наведёт, – приговаривал он, успокаивая встревоженного Лёшу. – Марик всех на свете чёрных людей разгонит на раз…

Дверь открыла Лёшина жена Марина. Сверкнула на приятелей пронзительными глазами.

– Чего так рано? – спросила она с подозрением. – Случилось чего?

– Всё в порядке, – заговорили пришедшие в два голоса, а Марина пристально изучила лицо супруга, его руки и потом уставилась на Саню.

– Кто дрался? Ты или Бирюков?

Саня устало вздохнул.

– Никто не дрался. Нам уж не по возрасту.

– А что стряслось?

– Ничего, родная… – Лёша попытался обнять жену, но получил сильный толчок в бок.

– Иди, Бирюков, тебя не спрашивают.

Лёша отправился в ванную, а в прихожей продолжился допрос свидетеля.

– Колись, в чём дело, я его раньше часа ночи не ждала.

– Марик, мы с ним пожилые люди, – протянул Саня. – Почти уже пенсионеры. Усталые, побитые жизнью. Авитаминоз у него, чёрные люди ему мерещатся.

Марина облизала губы.

– Ну, счастливый он, что только мерещатся… кофе будешь?

– Нет, Марик, – протянул Саня печально. – Пойду…

Ночью Лёше снились кошмары, один хуже другого, но к утру он утихомирился и, просыпаясь, сквозь пелену полусонной дрёмы радостно улыбнулся вчерашним страхам. Надо же, что бывает. Вроде несильно и надрались… нет, в эту забегаловку он больше ни ногой, в подсобке явно палёный виски разливают. Вот ведь привидится… надо шарахнуть корвалольчику… или что врачи советуют в подобных случаях?

Потягиваясь, не открывая глаз, он перевернулся на спину, раскинул руки и обнаружил под кистью что-то сухое и жёсткое, отчего сон улетучился, словно его и не было. Лёша приподнялся и уставился на чёрное перо с цветным отливом, лежащее на простыне. Перо было несоразмерно большое, в голове возникали отчего-то не птичьи ассоциации. Как минимум гриф побывал на супружеском ложе. Отлив был тоже мерзкий, сине-зелёный, вызывающий в памяти крылья жука-навозника. Лёша ощутил, как у него ёкнуло сердце и навалилось ощущение абстрактного ужаса. Что-то щёлкнуло и зашуршало; Лёша подскочил, но тут же до него дошло, что это просто шкворчит масло на сковородке.

Стуча голыми пятками по ламинату, Лёша побежал на звук человеческого присутствия.

– Марик! – закричал он, тараща глаза. – Это что?

Марина жарила себе яичницу. Супруг был удостоен только мимолётного взгляда.

– Бирюков, – сказала она грустно и с расстановкой, как разговаривают с маленькими детьми. – Это перо.

– От-куда?

– Не знаю. Если ты у себя из задницы не выдернул, значит, птица какая-то потеряла.

– Очень остроумно, – пробормотал Лёша и рухнул на табурет, а Марина сняла с плиты яичницу и села завтракать.

– Я в школу еду, – сказала она хладнокровно. – Тебя подвезти?

Марине несколько лет назад наскучило сидеть дома, она тоже занялась бизнесом – открыла школу экстремального вождения, и неожиданно дело пошло.

– Это было в постели, – сказал Лёша с отчаянием в голосе, потрясая пером.

– Бирюков, – сказала супруга, – у тебя в постели каких только тварей не перебывало. Земноводных и пресмыкающихся. Я кого там только не находила. Это из того, что я знаю. И что дружки твои верные рассказывали, когда закладывали тебя.

– Кто закладывал? – нахмурился Лёша.

– Например, твой любимый Пеночкин. Он под меня клинья подбивал, когда ещё не спился, и тебя сдавал, за компанию. Так что я много чего знаю. И как вы в Ялту ездили вместо Набережных Челнов. И как стёкла в борделе били, и как с охранниками дрались. И как девку эту несчастную по пляжу гоняли…

– Да это когда, – раздражённо отмахнулся Лёша, но что-то пришло ему на ум, и он встрепенулся. – А хотя…

– Получше поищи, – посоветовала Марина. – В постели-то. Может, ещё что интересное найдёшь.

Лёша помолчал. Потом поделился с супругой:

– Ангела вчера видел. Но не белого. Чёрного.

Марина потянулась за хлебом.

– Ну, поздравляю. А душа-то у тебя какая? Белая, что ли?

– Душа как душа, – пробурчал он.

– Ага, как же. Белая у тебя, Бирюков, только горячка. А душа у тебя чернее ночи. Твои, Бирюков, ангелы-то, с рогами и копытами должны быть, если по справедливости.

– Дура! – взревел Лёша. – Тебе по справедливости – полы мыть на вокзале!..

На Марину завывания супруга не произвели впечатления.

– Слушай, Бирюков. Позвони сам в психиатричку. Мне твоими глюками заниматься некогда.

Лёша в гневе вскочил и пошёл из кухни. Потом вернулся обратно:

– Где фотографии у нас?

Марина пожала плечами.

– Где были. Наверху, в коробках.

Лёша отправился в гостиную, залез на стул и забрался на антресоли. Пошвырял на пол какое-то барахло с криком «что за бардак устроила!». Вытащил несколько коробок со старыми фотографиями и вытряхнул их содержимое на диван.

– Может, я чего не помню… – бормотал он. – Может, чего-то не заметил…

Он раскидывал глянцевые карточки – те, где молодая Марина игриво гримасничала, – бросал на пол. Родственники, дачи, шашлыки полетели туда же. Отдельной кучкой легли фотографии, которые касались бизнеса: сплошь застолья, глаза вампиров, плохое освещение, блики от бутылок. Лица всё такие, что не приведи господи. Несколько персонажей постоянные – он сам, Троицкий, Пеночкин, Витя Пилипенко, Лев Борисович… Остальные, коим имя легион, – деловые контакты разной степени случайности. Кого-то нет давно на белом свете, кого-то унесло не пойми куда, а есть и те, кто ныне здравствует и даже процветает…

– Кошмааар какой, – проговорил Лёша с чувством.

Он даже не представлял себе, как жутко выглядит его трудовой путь со стороны. Но вот пошли более поздние фотографии: кабинеты, офисы, постные мины на фоне полированной мебели, дорогих канцелярских приборов, каких-то идиотских грамот и сертификатов в рамочках…

– Кошмааар, – повторил Лёша.

Солидные изображения были не лучше неофициальных. Даже хуже – Лёша сделался старше, морда заплыла, молодой блеск в глазах погас, а ума зримо не прибавилось… Фотолетопись оборвалась, когда Лёша купил первый цифровой аппарат – свидетельства из новейшей истории находились в недрах компьютера, и туда Лёша, убито поникнув и ощутив всю безнадёжность ситуации, решил не заглядывать.

– Спалить к чёртовой матери, – рявкнул он, пнул ногой груду фотографий, и те разлетелись по комнате.

Топча своё красочное прошлое, Лёша взял телефон и набрал юриста.

– Я в суде, – пропел в трубке сладкий голос. – У меня три минуты.

– Кирилл! – решительно сказал Лёша, вдохнув воздух. – Ты юридически подкован в разных областях, правильно?

– Нууу… – протянул Кирилл. – Всё-таки существует определённая специализация… Вас какое право интересует, Алексей Петрович? Если семейное, то я…

– Не семейное, – прервал его Лёша мрачно. – Такое… божественное.

– Ээээ… – сказали неопределённо в трубке.

– Чего «э»? – рассердился Лёша. – Ты скажи популярно, что в этой конторе карается и как.

– Вы про закон об оскорблении чувств верующих? При самом тяжёлом раскладе – два года. Но это если с применением насилия…

– Тьфу, Кирилл! – рявкнул Лёша. – Отвлекись уже от своих циркуляров! Грехи как