тебе, девица красная, столько стишков выслушать махом. И ладно бы еще рассказывали с удовольствием да радостью! Так ведь – нет! Ревут, за маму прячутся, боятся меня… Я такой страшный, что ли?

– Правильно и делают, что боятся! Ты – вредный!

– Ты говори-говори, да не заговаривайся! Вредный! Вот сейчас повешу тебе сосульку на нос нетающую на весь год! Будешь знать, как Дедушку обижать!

– Да?! А меня обижать можно?! – Юлька вдруг шмыгнула носом и разревелась. Совсем как маленькая.

Красоты ей это, конечно, не добавило. Все девы как девы, если и ревут, то томно, нежно, с придыханием и жемчугами слез. А Юлька?! Нос моментально становится словно баклажан, и глаза щелочками, как в какой-нибудь вампирской саге паршивого толка.

Прелестно, что уж там…

Дед Мороз, надо отдать ему должное, не растерялся. Выудил из кармана шубы упаковку бумажных платочков и протянул Юльке.

– Держи, рева! Нос вытри! Такая большая, а ревешь, как маленькая!

– Заревешь тут! Ты хоть знаешь, что у меня случилось?! Пень ты! Бесчувственный!

Деду Юлькин упрек очень не понравился. Он вдруг выпрямился во весь свой немаленький рост и гаркнул на всю площадь так, что Юлька аж присела:

– А, ну! Не грубить Дедушке! А то я тебе такой праздник устрою, что мало не покажется!

Юлька икнула в ответ, но слезы куда-то делись, да и ругаться ей совсем расхотелось.

Как там мама говорила? Если орет, значит любит? Ладно! Пусть так будет… На Юльку уже давно никто не орал. Да и вообще всем было на нее… Наплевать, в общем, было… С тех пор, как мамы не стало, Юлька осталась совсем одна.

Нет, были, конечно, подруги, дальние родственники, бабушка за тридевять земель, под Таганрогом. Но это же все не то! Не было близкого человека рядом.

Именно поэтому Юлька и написала то злосчастное письмо. Вспомнила детство, называется!

«Дорогой Дедушка Мороз! Привет тебе от Юли!

Ты меня, наверное, уже не помнишь, а я так очень даже! Спасибо тебе за подарки, которые я исправно получала под елочку до десяти лет.

Потом, видимо, у тебя нашлись заботы посерьезнее, чем какая-то там настырная девчонка, пишущая тебе снова и снова. А я ведь долго не сдавалась. Аж до шестнадцати годков! Потом мама сказала, что хватит ерундой страдать и что тебя не существует. Я письма писала, но отправлять тебе их перестала. Так и лежат. Ты ж волшебный! И так знаешь, что в них написано, ведь так?

Соврала мне мама или нет? Не знаю. Мне кажется, что она просто хотела, чтобы я смотрела на мир более здраво, что ли… Чтобы рассчитывала только на себя. Почему она так сделала? Ведь тогда еще не знала ничего. И диагноз ей еще не поставили. Знаешь, а она мне до последнего не говорила ничего. Врала, что устает на работе. Что голова болит. Впрочем, про голову, наверное, не врала. Так и было. А теперь мамы нет. И я одна…

Я что хотела-то…

Вот у тебя Снегурочка есть. Пусть и внучка, а не дочка, а все-таки – родня. А у меня, как ты знаешь, никого. Бабушка не в счет, она старенькая уже и слышит плохо. А мне даже поговорить не с кем. Девчонки мои все замуж повыскакивали. Им некогда. Дашка, вон, вообще ребенка ждет! Представляешь? Первая вопила, что никаких детей, а теперь ходит счастливая, живот свой наглаживает. Хорошо… Я за нее рада! Она своего Пашку так ждала, пока он мотался по вахтам! А теперь они квартиру купили. Маленькую совсем, развернуться негде, но ведь свою! И Дашка там занавески всякие вешает, тарелки покупает…

Дедушка, я тоже так хочу! Дом свой хочу! Замуж, наверное, тоже… Семью хочу!

Насчет детей пока не знаю. Страшновато. Я и сама-то еще не очень умная, а ребенка воспитывать надо… Не хочу это делать так, как мама моя делала. Кричать не хочу, ругаться… Он же маленький будет. Как его обижать? А наказывать надо. Иначе слушаться не будет. Я знаю. Я не слушалась. С тех пор как поняла, что мама только глотку дерет, а что-то делать не станет. Даже в угол меня не ставила ни разу. Любила… Я тоже своих детей любить буду! Честно-честно! И письма тебе их писать научу, когда подрастут. Потому, что это же хорошо, когда есть такое чудо, в которое верить можно? Помогает…

В общем, желаний у меня много, но главное – одно. Помоги мне, пожалуйста, и пошли уже, наконец, родственную душу! Вот! Так, кажется, это правильно называется? Очень хочется такого человека, который поймет и обижать не будет…

Спасибо! С Наступающим! Привет Снегурочке! Твоя Юля».

Письмо как письмо. Ничего нового! Все это Юлька уже излагала и не раз. Зачем придумывать что-то, если есть одно единственное желание, которое ну никак исполняться не хочет?!

– Что притихла, девица? Холодно тебе?

– Нет… А хотя… Да, Дедушка, холодно! Аж мороз по коже дерет, как подумаю, какая жизнь у меня распрекрасная!

– А что ж тебе, деточка, в твоей жизни не любо?

– Да все!

Юлька решила идти ва-банк. А что? Если напрямую спрашивает, то, глядишь, и поможет чем. Дед он или не Дед, в самом деле!

– Ух, ты! – Дед Мороз усмехнулся в густые усы. – Так уж и все?

– А что хорошего? – Юлька снова насупилась.

– А плохого что? – Дед не остался в долгу и тоже сдвинул кустистые брови.

– Эх… Долго объяснять, но я попробую.

– Сделай милость! – Дед оперся на свой посох и наклонил голову набок.

Юлька не выдержала и тут же прыснула.

– Чего хохочешь?

– Ой, Дедушка, ты сейчас на собачку похож!

– Какую еще собачку?! – чуть ли не взревел Дед.

– Да ты не обижайся! У бабули моей трофейный граммофон есть. Так вот там на нем собачка нарисована. Так же слушает, как ты меня сейчас.

– Ох, дева! Очень хочешь ты сосульку на нос, как я погляжу!

– Нет, Дедушка, не хочу! Мне только сосульки для полного счастья и не хватает.

– А чего еще не хватает? Что это у тебя все не слава Богу-то?

– Да вот так как-то… Когда сюда учиться приехала, думала, что новая жизнь впереди. Что все наладится и будет хорошо. А вышло…

– А что вышло? Ты рассказывай давай по порядку! Я старый! Котелок уже не всегда хорошо варит. А потому не морочь голову Дедушке! Рассказывай все обстоятельно, да как есть. А то как я тебе помогу-то?

– Да, наверное, уже и никак… Ты же не можешь приказать кому-то любить меня?

– Это