Наше состояние в одиннадцать су не позволяло нам останавливаться ночевать на постоялом дворе. Но в Саклайе нам посчастливилось: нас догнал какой-то каменотес, подвез в своей телеге и позволил переночевать в конюшне.

– Надо завтра выйти пораньше, – говорила Дьелетта, – я хочу быть в Париже в день Святого Эжена, чтобы подарить маме резеду.

Бедная резеда! Вялая, смятая, пожелтевшая от холода, чуть живая, только кое-где уцелевшие росточки свидетельствовали о том, что она еще не погибла.

Мы вышли, когда каменщик запрягал лошадей, то есть на рассвете.

Погода чудесным образом во все время нашего путешествия стояла хорошая. Ночи были холодные, но зато дни были прекрасные: теплые, ясные. Но когда мы вышли утром из конюшни, нам показалось, что стало еще холоднее, чем ночью. Небо было серое. Ни одной звездочки не было видно. На востоке, где мы привыкли по утрам видеть розовую или желтую полосу света, теперь стояли тяжелые серые тучи. Северный ветер срывал и крутил сухие листья. Временами он дул нам навстречу с такой силой, точно хотел нас остановить. Дьелетта с трудом удерживала свой плащ над резедой, защищая ее от холода. День был серый и пасмурный.

– Солнце спряталось, не хочет показываться. Тем лучше – не так будут видны наши грязные лохмотья, – говорила Дьелетта, как всегда, находя утешение в том, чего не могла изменить.

– Будь спокойна, небо до Парижа успеет отмыть наши лохмотья.

Я думал, что будет дождь, но вскоре пошел снег. Сначала он шел мелкой и редкой крупкой, потом хлопьями, как будто полетели маленькие белые бабочки, потом «бабочки» превратились в крупные, размером с ладонь, хлопья, и снег повалил густой и липкий, укрывая встречные дома, дорогу и на ней – двух усталых путников. Ветер бросал нам в лицо охапки снега и слепил глаза.

Мы едва могли двигаться вперед. С обеих сторон дороги был лес. Надо было искать спасения в лесу. Жилья нигде не было видно и, хотя мы очень спешили в Париж, идти в такую бурю было невозможно.

На откосах канав росли высоченные грабы, на которых еще кое-где уцелели листья, и мы приютились под одним из них у подошвы откоса. Мы довольно долго укрывались здесь от снега, но ветер гнал его по земле, пока не задувал в какие-нибудь ямки или не надувал на препятствия. Добрался он и до нашего откоса, а потом повалил и на нас. Крутясь, он слетал нам на головы, скользил за воротник на шею и там таял. Мы завернулись в попону, стараясь хоть немножко укрыться от холода и снега.

Наша изорванная одежда плохо спасала от холода. Дьелетта вся посинела и тряслась, как в лихорадке, она все плотнее прижималась ко мне. Но я и сам промерз до костей и не мог согреть ее. Снег падал мне за шиворот, таял, и холодная вода бежала по всему телу, до самых ботинок; я был мокрым, пожалуй, не меньше, чем если бы вылез из воды.

Целых два часа не утихал ветер, и мы должны были стоять на одном месте, прижавшись друг к другу. Снег, казалось, уже не падал сверху, а носился вокруг нас, налетая со всех сторон, то крутился в вихре, то подымался кверху.

Дьелетта все не оставляла свою резеду, она прижимала ее к себе, стараясь прикрыть плащом, но снег забирался всюду, он проникал и под плащ, толстым слоем покрывая землю в горшке, и уже не таял. Тогда она попросила меня согреть резеду.

– Но что же я могу сделать?

– Умоляю тебя, спаси ее.

Меня раздражало, что она беспокоится об этом растении больше, чем о себе самой, я пожал плечами и показал на ее окоченевшие пальцы.

– Ты хочешь сказать, чтобы я бросила ее?! – воскликнула она, рассердясь.

Мы были в таком состоянии, когда люди легко поддаются гневу. Мы обменялись множеством неприятных замечаний. В первый раз в жизни мы наговорили друг другу гадостей. Потом мы замолчали. А снег все падал и падал. Вдруг я почувствовал, что она ищет мою руку.

– Ты хочешь, чтобы я ее бросила? – спросила она печально.

– Ты сама видишь, что она пропала. Видишь – все листочки пожелтели и увяли.

Она ничего не ответила, но я видел, что слезы показались у нее на глазах.

– О, моя милая мама! Я ничего ей не принесу! – она была в отчаянии.

– Ну, дай мне ее, мы постараемся как-нибудь ее сохранить.

А снег все падал. Ветер постепенно стихал и, наконец, совсем затих, а снег пошел еще крупнее, и вся земля покрылась белым одеялом. Снег покрыл наши ступни, и все шел и шел, не переставая, точно хотел схоронить нас под своим белым саваном.

Прошел еще час, деревья уже гнулись под тяжестью снега; наша попона, которая раньше согревала нас, теперь стала тяжелой и мокрой. Прижавшись друг к дружке, мы молчали, точно парализованные холодом, не осознавая опасности своего положения.

Наконец хлопья стали реже, мельче, и внезапно все стихло. Перед нами расстилалась белая сверкающая земля, а небо в сравнении с ней казалось черным, как грифельная доска.

– Пойдем, – сказала Дьелетта.

Мы пошли по большой дороге, ноги глубоко тонули в снегу. На всем пространстве, сколько мог обнять глаз, мы не видели ни телеги, ни людей, ни единого живого существа в этой пустыне. Только сороки, сидя на деревьях, стрекотали и, казалось, смеялись над нами, когда мы проходили мимо.

Мы прошли деревню. Дальше дорога пошла по холмистой местности. Поднявшись на вершину одного из холмов, мы увидели вдали над огромным городом светящееся облако. Силуэты городских построек неясно проступали меж двух белых холмов. Какой-то неясный шум, точно ропот моря, доносился до нас.

– Париж! – воскликнула Дьелетта.

Мы больше не чувствовали холода и забыли про усталость.

Теперь на дороге стали попадаться экипажи, направлявшиеся в город. Но когда мы спустились вниз с холма, город исчез. И только тут мы поняли, что путь еще далек. Не стало видно желанной цели, и возвратилась усталость, и навалилась апатия. Ноги скользили, и мы почти не подвигались вперед. От мокрого платья поднимался пар.

Снег на дороге таял, превращался в кашу, и скоро вся дорога была покрыта непролазной черной грязью. Телеги тянулись одна за другой и обгоняли нас. Дома стали попадаться чаще.

Несмотря на всю свою энергию, Дьелетта должна была остановиться. Пот крупными каплями катился с ее лба, она едва держалась на ногах. Я смёл снег со скамьи у одного из домов и усадил ее.

– Спроси у кого-нибудь,