меня, и у меня сердце стало ёкать: а вдруг я его подведу под неприятную минуту? Хотя, с другой стороны, зная Антона Павловича, я была уверена, что нет.

И вот мы подъехали к дому. Залаяли собаки на колокольчик, выбежала на крыльцо Мария Павловна, вышел закутанный Антон Павлович, в сумерках вгляделся, кто со мной, – маленькая пауза, – и оба кинулись друг к другу, так крепко схватили друг друга за руки – и вдруг заговорили о самых обыкновенных вещах: о дороге, о погоде, о Москве… будто ничего не случилось.

Но за ужином, когда я видела, как влажным блеском подергивались прекрасные глаза Левитана и как весело сияли обычно задумчивые глаза Антона Павловича, я была «ужасно довольна сама собой».

Историю с Софьей Петровной Чехов очень не любил и, между прочим, писал мне по поводу моего рассказа «Одиночество»: «И все-таки Вы не удержались и на странице 180 описали Софью Петровну». Но он напрасно поддразнил меня этим: я ее не описывала в этом рассказе. А много лет спустя, когда ни ее, ни Левитана уже не было на свете, я описала их историю в рассказе «Старшие», напечатанном в «Вестнике Европы»; теперь можно в этом сознаться.

И.А. Белоусов[185]

[ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ]

В доме Корнеева[186] я часто встречал художника Исаака Ильича Левитана.

С художником Левитаном, вернее с его картиной, был такой случай. Левитан подарил Михаилу Павловичу эскиз своей картины «Владимирка».

Я как-то пришел в дом Корнеева: Антона Павловича не застал дома; зашел в комнату Михаила Павловича и увидал у него на столе подаренный Левитаном эскиз. Я стал рассматривать его и хвалить.

Михаил Павлович как-то раздраженно сказал:

– Нет, вы посмотрите, что он написал!

И я прочитал надпись, сделанную чернилами на самом эскизе: «Будущему прокурору Михаилу Павловичу Чехову. И. Левитан».

А нужно заметить, что Михаил Павлович был на юридическом факультете, и Левитан своей надписью делал тонкий намек на будущее – вот, дескать, по какой дорожке ты будешь посылать людей, закованных в кандалы, когда будешь прокурором.

– А эскиз все-таки хорош! – продолжал хвалить я.

– Вам очень понравился? Так не хотите ли, я его подарю вам?

– Да как же так, ведь он вам подарен, – возражал я.

– С такой надписью я его иметь не хочу!..

И я взял этот эскиз, который у меня пропал во время переездов с одной квартиры на другую.

П.П. Гнедич[187]

Один раз Чехов сказал мне:

– Ах, были бы у меня деньги, купил бы я у Левитана его «Деревню», серенькую, жалконькую, затерянную, безобразную, но такой от нее веет невыразимой прелестью, что оторваться нельзя: все бы на нее смотрел да смотрел.

До такой изумительной простоты и ясности мотива, до которых дошел в последнее время Левитан, никто не доходил до него, да не знаю, дойдет ли кто и после.

А.К. Тимирязев[188]

[О ВСТРЕЧАХ К.А. ТИМИРЯЗЕВА С ЛЕВИТАНОМ]

Установить точно, когда Климент Аркадьевич Тимирязев впервые встретился с Левитаном, не представляется возможным. Приблизительно это было в конце 1899 года или в самом начале 1900 года, незадолго до смерти художника.

Первая встреча произошла в университете в большой физической аудитории, где П.Н. Лебедев[189] показывал Исааку Ильичу с помощью проекционного фонаря диапозитивы своих снимков. П.Н. Лебедев специально пригласил Климента Аркадьевича, зная его давнишнее желание познакомиться с Левитаном.

Через несколько дней Климент Аркадьевич и пишущий эти строки показывали Левитану в той же аудитории свои фотографические снимки пейзажей. Несмотря на то что Исаак Ильич в это время уже страдал тяжелой сердечной болезнью и в этот вечер чувствовал себя усталым, он просил показать ему некоторые из особенно понравившихся ему снимков по нескольку раз. Особенно ему понравился снимок, сделанный на берегу Балтийского моря, под вечер, против солнца, в момент, когда солнце было закрыто маленьким полупрозрачным облачком. Исаак Ильич просил показать ему этот снимок раза три-четыре, и каждый раз любовался картиной волн у самого берега.

После этого Левитан был у нас раза два-три вечером и подолгу беседовал с Климентом Аркадьевичем за вечерним чаем.

Климент Аркадьевич всегда в сильной степени интересовался живописью, по преимуществу пейзажем. Он особенно увлекался картинами Тернера[190], и, когда ему приходилось быть в Англии, он не пропускал случая посмотреть коллекции его картин, а дома в его кабинете хранились прекрасные иллюстрированные издания Тернера, содержавшие воспроизведения лучших его картин.

Левитан усиленно приглашал к себе в мастерскую Климента Аркадьевича.

Первого февраля 1900 года Климент Аркадьевич направился в мастерскую Левитана, но, не застав его дома, оставил оттиск своей статьи «Фотография и чувство природы». В тот же вечер Климент Аркадьевич получил письмо от Левитана, который благодарил за брошюру, прочитав ее с большим интересом, соглашаясь с высказанным положением о том, что «фотография увеличивает сумму эстетических наслаждений и что будущность фотографии в этом смысле громадна».

Через несколько дней Климент Аркадьевич вместе с женой Александрой Алексеевной и пишущим эти строки посетили мастерскую Исаака Ильича. В это же время в мастерской находился и учитель Левитана В.Д. Поленов, с которым Климент Аркадьевич был уже раньше знаком. Из картин, находившихся в мастерской, Клименту Аркадьевичу особенно понравились «Озеро» (этюд к картине 1899 г.), «Буря. Дождь» (1898), «Летний тихий вечер» (1894) и «Уборка сена», картина, так и оставшаяся неоконченной.

Этими встречами и ограничивается личное знакомство Климента Аркадьевича с Левитаном, так как летом 1900 года он скончался.

Климент Аркадьевич до конца своей жизни с большим удовлетворением вспоминал об этих встречах, отзываясь о Левитане, как об одном из лучших мастеров кисти.

Что особенно ценил Климент Аркадьевич в Левитане? Исключительно глубокое знание природы и именно нашей природы, а также умение в каждом уголке природы найти настоящую поэзию.

А.И. Трояновская[191]

МОИ ВОСПОМИНАНИЯ О ЛЕВИТАНЕ

Левитан сблизился с моим отцом, московским врачом Иваном Ивановичем Трояновским, примерно в середине 1890-х годов. Отец лечил Исаака Ильича, у которого развилась тяжелая болезнь сердца. Знакомство между врачом и пациентом постепенно перешло в дружбу.

Отец интересовался живописью и собрал ценную коллекцию картин. Вначале он покупал полотна Киселева и Волкова. Под влиянием дружбы с В.Д. Поленовым он стал собирать произведения Поленова, Левитана и Серова. У отца было немало приятелей среди московских художников. В нашем небольшом домике на стрелке между Большой и Малой Молчановкой, впоследствии в квартире моих родителей на Скатертном, нередко бывали многие художники. В Левитане отец ценил не только великий талант, но и его душевную теплоту, его качества интересного и своеобразного человека.

В ту пору я была еще ребенком. Помню я Левитана смутно, но