Шрифт:
Закладка:
Перед ней была иллюзия воды и подводной флоры, было нечто, до тех пор невиданное по красоте пятна и поэтической правде. В первый раз в опере аплодировали декорации, считавшейся дотоле второстепенной принадлежностью постановки или же удивлявшей своей вычурной вырезанностью и изобретательностью исполнения, не давая впечатления художественной правды.
Костюмы были сшиты по рисункам В. Васнецова. Е.Д. Поленова следила за их точным исполнением.
Савва Иванович своей Частной оперой открыл художникам новое поприще для работы, на котором они нашли широкий простор для своего таланта, могли отдаться художественному творчеству и развить красоту колорита. Молодые художники сразу почувствовали и оценили это, и их повлекло туда. Рядом с Левитаном пришел просить работы тогда еще юный Коровин.
Е.А. Карзинкина
[Из воспоминаний о Левитане]
<…> Брат познакомился с ним, кажется, у доктора Трояновского, и тогда он стал изредка бывать у нас в доме.
Как-то раз он позвал меня и брата моего к себе… Он был очень любезен с нами, показывал свою небольшую квартиру со столовой и кабинетом, от которого была отгорожена спальня, потом повел нас наверх, где над всей квартирой устроена была большая мастерская. Он только что отправил свои картины на выставку, так что мы, кроме этюдов, на этот раз ничего не видали.
Раз с братом мы устроили обед для наших друзей и пригласили художников: Левитана, Константина Коровина, Зарецкого[179], Александра Маковского, Домбровскую[180] и Шанкс[181]. Здесь Левитан познакомился со всем нашим кружком и стал бывать у нас чаще.
Вскоре он начал жаловаться на сердце, и доктора запретили ему ходить по лестнице. Мы жили очень близко от него, на Покровском бульваре, и внизу, так что он часто стал бывать у нас, и мы с ним вскоре подружились. Когда он кончал свои картины, он всегда звал меня к себе и показывал их до отправки на Передвижную выставку. Как большинство художников, он так болезненно относился ко всякому указанию на неверность. Всегда старался доказать, что он прав, и я не решалась говорить ему откровенно, если с чем-нибудь была не согласна. В его чудесной картине «Над вечным покоем», я помню, вода показалась мне плоской, но я не решалась ему сказать об этом.
Еще помню, как-то раз летом он приехал к нам на дачу в Одинцово с С.Т. Морозовым, который жил по одной дороге с нами. Вечером мы долго гуляли, и он рассказывал о своей поездке за границу. Ему не нравилась Италия. Он и в письмах, и тут все говорил, что наша средняя Россия лучше всего. Надо любить простое и искать в нем красоту, как он и сам всегда делал, как, например, в своем «Марте» или в «Околице». Помню, из Крыма он тоже писал, что там все как-то вычурно и нет простоты.
Последние два года я его почти не видала. Я вышла замуж, и так как моя свадьба была в деревне, я никого из художников не звала. Муж говорил потом, что Левитан на меня за это немного обиделся.
После свадьбы он пригласил нас с мужем к себе вечером; у него тогда в мастерской писатель Михеев читал своего «Отрока Варфоломея»[182].
С.П. Кувшинникова
[ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОБ И.И. ЛЕВИТАНЕ]
…С самого детства меня тянуло к картинам, особенно к пейзажу… В дальнейшем встреча и знакомство с Исааком Левитаном решили остальное. Левитану приглянулись мои первые наброски, и он предложил мне свое руководство. Первая поездка на этюды по Волге и Оке с Левитаном и симпатичным жанристом Степановым дала мне то, что любая школа не может дать в пять-шесть лет… Ежедневно работая на натуре, обмениваясь впечатлениями, советами с этими даровитыми товарищами, я шла быстро вперед. Уже в 1888 году (второй год занятий живописью) мой этюд «Внутренность древней церкви на Плёсе» был приобретен в галлерею П.М. Третьякова. Восемь лет мне пришлось быть ученицей Левитана; мои работы ежегодно появлялись на периодических выставках Общества любителей художеств в Москве. Это же общество избрало меня в члены-художники, приняв взнос моей картины «Монастырские ворота». Четыре раза я участвовала в петербургских выставках Академии художеств. Восемь лет, посвященных практическому изучению природы под руководством Левитана, – это выше всякой школы…
Два лета мы (Левитан, А.С. Степанов и я) прожили в Саввиной слободке, близ монастыря; но под конец окрестности стали нам надоедать. Тянуло к новым местам, к свежим впечатлениям. И вот весной 1888 года снова втроем мы поехали в Рязань, сели на пароход и пустились вниз по Оке.
Попробовали остановиться в селе Чулкове, но долго там не ужились. Очень уже дико отнеслось к нам население, никогда не видавшее у себя «господ». Они ходили за нами толпой и разглядывали, как каких-то ацтеков, ощупывали нашу одежду и вещи… Когда же мы принялись за этюды, село не в шутку переполошилось.
– Зачем господа списывают наши дома, овраги и поля? К добру ли это, и не было бы какого худа?
Собрали сход, почему-то даже стали называть нас: лихие господа…
Все это действовало на нервы, и мы поспешили уехать. Спустились до Нижнего, перебрались на другой пароход и стали подниматься по Волге, но все-таки как-то не тянуло нигде пристать…
Наконец добрались до Плёса. Он сразу нас обворожил, и мы решили остановиться. Привлекла нас больше всего та маленькая древняя церквушка, которую потом не раз принимались писать и другие художники, да и вообще городок оказался премилым уголком, удивительно красивым, поэтичным и тихим. Мы нашли две комнатки недалеко от берега и с помощью сена, ковров, двух столов и нескольких скамеек устроили бивуак. Бесшабашная жизнь нашей богемы, конечно, и здесь произвела сильное впечатление. Художник и здесь оказался невиданной птицей. Пошли расспросы и разговоры: Кто? Как? Зачем? Почему? На базаре сообщались о нас все новости, что едим, куда ходим и т. д. Но как-то это скоро все затихло. К нам быстро стали привыкать, да и мы притерпелись. Целыми днями мы бродили по берегу и окрестностям, и каждый день то
