Сердце опустили на одну чашу весов, а на вторую Тот поставил статуэтку.

Амат перестала чесаться и насторожилась.

Все вокруг затихло, словно обмотанное звукоизоляцией.

Архимедон взглянул на сияющую голову Ра. Тот поймал взгляд и кивнул.

Любой египтянин с детства знал, что нужно делать, когда ты окажешься на суде Осириса — просто стоять и говорить правду, от чистого сердца, которое как раз покоится на весах. Солжешь — и твое сердце пропадет в желудке Амат, а вместе с ним исчезнешь и ты сам, больше не получив возможности вернуться в этот мир.

Архимедон тоже знал это. Но его цель была другой…

— Я… — начал он. — Пришел сюда, чтобы сказать вам о скорой гибели.

Все боги, кроме Осириса, подскочили со своих мест. И только владыка царства мертвых продолжил меланхолично смотреть в пустоту…

— Как смеешь ты угрожать нам! — голос Ра тоже собрался из всех шумов мира, но источал какое-то невероятное тепло. — Амат!

Тварь зарычала.

— Я не угрожаю вам. Лишь предупреждаю о скорой гибели, — жрец посмотрел на скалящую крокодильи зубы тварь. — Так просил передать он.

Бог солнца на секунду замялся.

— Мы бы узнали об этом сами, и без его помощи! Зачем нам нужен ты?

— Я похороню вас после смерти…

— Ты сам не понимаешь, что говоришь. Я чувствую это. Твои слова слишком быстро растворяются в ничто, — Ра опустился на место. — Зря ты решил играть в посланников. Анубис, Тот, Амат, исполняйте приговор…

— Неужели, — вдруг заговорил Осирис. Голос его, все такой же, сотканный из всего что ни на есть в мире, тянулся густым киселем я. — Вы не готовы принять это? Вы же чувствуете, что наши дни сочтены. Мы перестали творить чудеса и насылать проклятья — вы знаете, из-за чего. Скоро мы умрем. Не вините юношу, он лишь решил предупредить нас заблаговременно и еще раз напомнить то, что мы и так знаем, осознаем. Лучше скажите спасибо, что нас хоть кто-то захоронит после смерти.

Лицо бога солнца помрачнело.

— Мы приготовимся, — владыка царства мертвых посмотрел на Архимедона. — Возьми свое сердце и иди. Он именно на это и рассчитывал.

Юный жрец посмотрел на чашу весов, а потом схватил свое сердце и вставил обратно в грудь.

И все вокруг снова погасло.

* * *

Эфа уже давно вытащила сердце из груди жреца и положила в горшочек-канопа, впрочем, как и остальные органы.

Хотеп и Хой стояли с открытыми ртами.

— Он сделал этот за две минуты! За две минуты! В лучшие годы так не делали даже мы…

— Тебе не кажется, что что-то тут не чисто? — задумался Хой и погладил себя по животу.

— Какая разница. Главное, что он успеет мумифицировать нашего непутевого ученика до рассвета.

— Бывшего ученика, — поправил толстый.

— Да, спасибо.

Пока парочка говорила, Эфа уже принялась за бинты. Она подкидывала их с ловкостью повара и мастерски обматывало Архимедона, словно бы перед ней лежало не тело человека, а ролл, который нужно завернуть в лепешку.

Легкими и размытыми движениями, каждое из которых сменяло другое, она мазала маслами и закутывала в бинты, мазала и закутывала…

Пока на алтаре не получилась полноценная мумия.

Эфа торжествующе отряхнула руки и повернулась к верховным жрецам. Те подошли посмотреть на работу. Девушка отошла чуть в сторону, чтобы омыть ладони водой из кувшина.

Тут что-то на мгновение сверкнуло, словно бы ярчайшим двадцать пятым кадром, а потом реальность над телом юноши пошла трещиной. Но лишь на мгновение, которого никто не заметил — это было чем-то наподобие подготовки вселенной некому фокусу, где саму технологию никто видеть не должен, а от эффекта охнуть обязаны все.

Эффект случился потом, когда поднялся какой-то непонятный ветер, и бинты на теле Архимедона начали вздыматься. Закружился песок, который, словно бы намагниченный, слетался к этому месту и проникал под бинты, наполняя мумию изнутри и превращая в некое подобие песочного человека.

А потом органы в горшочках-канопа зашевелились, крышки слетели, и извлеченные части тела закружились в воздухе, соединяясь с бинтами, песком и телом Архимедона.

И песок этот стал каким-то слишком живым.

Хотеп и Хой оказались в эпицентре этой спонтанной бури и заорали, как бараны перед тем, как отправиться на шашлык. Они крикнули практически в унисон:

— Вот проклятье!

Эфу потоками воздуха откинуло к стене — и вся маскировка пошла Сету под хвост.

Вселенная сделала прекрасный фокус под названием возвращение к жизни, настолько завораживающий, что Хотеп с Хоем не выдержали и рухнули на землю.

А потом все затихло также резко, как началось.

Архимедон, забинтованный, встал на землю. Первым делом он коснулся груди — сердце лихорадочно билось меж песка и бинтов. Потом жрец принялся ощупывать себя и понял, что действительно умер.

Но каким-то образом вернулся.

И тут он почувствовал. Почувствовал, будто-то что-то касается его.

И опять.

И снова.

И еще раз.

Юный жрец не сразу сообразил, что происходит, но потом догадался. Он чувствовал все то же, что и песок — весь обозримый и не обозримый песок Египта. Он чувствовал каждый шаг, каждый упавший предмет, каждого зарывающегося вглубь скарабея.

Архимедон взглянул под ноги и увидел валявшихся не то мертвыми, не то без сознания Хотепа и Хоя. Юный жрец вскрикнул, попятившись.

Потом он увидел девушку, прижавшуюся спиной к стене.

— Девушка? Здесь?

— Даже не думай орать или подходить ко мне! Между прочим, я тебя только что выпотрошила! Могу повторить.

— Они умерли? — он показал на толстого и тонкого.

— А я откуда знаю?!

Только сейчас до Архимедона дошло, что здесь находились другие жрецы. И они забили панику.

Спонтанная песчаная буря была для них не столько шокирующим событиям, сколь девушка в храме, бальзамирующая тела. Они забили тревогу — и только потом, увидев ходящую мумию из органов, бинтов и песка, они решили поднять тревогу второй раз. Но лишь на всякий случай, потому что девушка в храме представляла куда большую угрозу.

— Я убил их! Ра всемогущий, я убил их! — запаниковал Архимедон, растрясывая тела бывших учителей. — Убил их!

— Успокойся ты! — Эфа встала на ноги. — Они вполне себе могли просто потерять сознание. Лучше подумай о том, куда нам бежать, а?