Дыхание турагента участилось, и как он не пытался приглушить его, оно становилось все громче и громче.

Вместе с ним росла громкость рыка Амат.

А когда Рахат побежал — тварь оперлась о мощные львиные лапы и прыгнула, как взбешенный цирковой зверь. И аэродинамика существа была какой-то уж слишком идеальной.

Песок чувствует каждое прикосновение, каждый шаг, но не осознает этого просто потому, что у него нет ни сознания, ни нервной системы — иначе это было бы истинной мукой, особенно, когда по барханам едут машины, когда на них выливаются отходы, строятся нефтяные вышки…

Архимедон тоже чувствовал это в унисон с песком, но в отличие от него осознавал. Жрец вспоминал те времена, когда все это началось, и каждый день казался ему мукой — непросто испытывать столько неприятных ощущений одновременно. Да и приятных тоже — у всех чувств есть предел, и можно сойти с ума даже от передоза приятностей.

Но Архимедон не сошел. Хотя, возможно, не стань он тысячелетней мумией, то давно обезумел бы, но он, как те чудаки, которые ходят по углям и сидят на иголках, научился принимать боль и выдерживать все чувства песка — с каждой сотней лет ему становилось все проще.

Сейчас жрец сидел в зале с треугольным алтарем, сложив ноги по-турецки, и чувства песка постепенно обращались в обрубки ощущений, в слабые отголоски, пока не исчезли совсем. Потом начали уходить в небытие и собственные чувства, и вскоре вся эта шелуха слетела окончательно, оставив сознание наедине с собой.

Оно пронеслось сквозь все барьеры и, затерявшись между временами, местами и реальностями, заплутало между цветными и плывущими осколками.

А потом пронеслось сквозь них мышкой, забежавшей в разбитое зеркало.

Сознание жреца вновь узрело пустоши, некогда принадлежавшие богам, а теперь превратившиеся в кладбище с серыми надгробными камнями.

Пометавшись от вод Стикса до ветвей Иггдрасиля, оно наконец-то узрело его — он обвился вокруг могильного камня.

— Я пришел…

— Вижу, тебе стало проще попасть сюда, — прозвучал голос бога-падальщика. — Через боль и сверхощущения намного проще очистить сознание и войти в транс, да? Значит, я угадал с оплатой.

— Теперь не приходится пить всякую дрянь, — отозвался Архимедон. — Но я пришел, чтобы…

— Я знаю. Не забывай, что я все-таки бог, — существо обвилось еще одним кольцом вокруг надгробья. — Да, вы все поняли правильно. Скоро нужно будет снова браться за работу.

— Это его надгробье? — жрец показал рукой, точнее неким ее колыхающимся подобием, на могильный камень.

— Да… Оно слишком долго простояло пустым.

— Мы будем готовы, — словно бы отчитываясь перед генералом в армии, отбарабанил Архимедон.

— Я в этом уверен. А этот Грецион Психовский…

— Не должен ничего знать?

— Архимедон, Архимедон, Архимедон, — вылилось из пасти существа, и его зеленый глаз засверкал зеленым. — Он захочет узнать и должен об этом узнать. Они забыли о естественном цикле — таком же естественном, как жизнь стервятников в пустыне и волков в лесу, если говорить вашими категориями. Потому что единственная память, которая осталась с тех времен — это вы, это место, пирамиды и скарабеи…

— Но мы же изобразили все внутри пирамид! Подробно!

— Не все, что вы нарисовали, было найдено. Не забывай, что только вы знаете о настоящей природе слов и понимаете любые языки.

— И что же нам делать?

— Вам — готовиться. А если Грецион Психовский захочет узнать то, на что имеет право, то дайте ему шанс.

Психовский не любил терять шансы, и считал, что их нужно хватать за все причинные и не причинные места. Поэтому, вооружившись блокнотом, он таксой заглядывал практически во все углы зала Эфы, что-то у себя помечая.

Сейчас, например, борода профессора стала прекрасным дополнением к этакому гербарию. Голова Грециона вылезла из-за листов, внимательно изучила их, что-то пометила на бумаге и вновь вынырнула в реальны мир.

— Хм, это очень даже похоже на смесь пальмы и папоротника, — сказал Психовский как бы сам себе, но краем глаза покосился на молчаливого Икора. Бывший страж Фараона в принципе не отличался разговорчивостью, ну а в обществе незнакомого человека он и вовсе превращался в сломанный магнитофон.

Икор молчал.

— Да, да, правда похоже, — смирился профессор и для убедительности что-то якобы записал в телефоне. — Так, а это что такое?

Психовский километровыми шагами забрался по ступенькам к трону-алтарю, на котором проснулась Эфа, и наклонился в сторону, чтобы разглядеть каменные изваяния змей, из которых лилась вода.

— Интересно, это система водоснабжения как у Римлян? Или тут замешана какая-нибудь магия — не может быть Египта без магии!

Он снова сделал паузу и еле-заметно покосился на Икора. Ну, это лишь Психовскому показалось, что он сделал это еле-заметно.

Мужчина с голубоватой кожей вздохнул и, видимо, решил заговорить, поняв, что это будет куда более выигрышная стратегия. Может, Психовский и отвяжется.

— Глубоко под пустыней текут подземные потоки, — выдохнул Икор. — Это они. Немного, но для цветов хватает — Эфа никак не хотела оставаться без растений.

— И случайно не их ли вы использовали для генерации электричества? Ионы там… — профессор засиял.

Икор выпучил глаза.

— Поражен вашими познаниями, — он загремел золотыми пластинами-доспехами и подошел ближе к Психовскому. — Да, иногда. Только мы называли это другим словом… но суть я понял.

— Даже как-то странно, что обошлось без магии. С магией все становится в разы интереснее, — Грецион сел на ступени, и розовые штаны, уже изрядно испачканные, растянулись.

— А что вы называете магией?

— Ну, например, вечную молодость, — последние два слова Психовский особенно подчеркнул.

— А, вы про Эфу, — бывший страж Фараона может и молчал большую часть времени, но дураком уж точно не был. — Никакой особой магии — просто время, пойманное в зеркала. Мы научились этому… у тех, кто живет в стране, где заходит солнце. И где всегда горы…

Психовский тут же нарисовал в голове географическую карту, но вскоре понял, что это не помогает, и свернул ее в глобус. Шарик закрутился в голове, на нем красным замигали все возможные точки. Грецион открыл погреб забытой информации и чердак подсознательного, и вскоре шар снова развернулся в карту, на которой была очерчена лишь одна территория.

— Тибет? Я читал что-то подобное.

— Интересное вы дали название этой стране, — Икор грузно опустился рядом с Психовским. — Да, наш Фараон знал секреты их мудрецов…

Наступила неловкая пауза, перебиваемая журчанием тонких потоков воды.