Шрифт:
Закладка:
Тетя Галя
повернулась в больнице на бок
и умерла.
Куда меня девать было?
Чего зря бросаться!
Вернулся домой:
«Лер, мы тети Галины».
Стали рыскать
по дому.
Улики родители попрятали.
И мы решили
бежать из дома
куда глаза глядят.
Глаза глядели на трамвай.
И мы бежали на трамвае.
Звонит Люськин очкарик
в зеленом костюмчике:
«Тю-тю-тю…
Люсю Давидовну можно?»
«А вот нельзя Люську.
Голая в шкафу стоит
и визжит!»
Ну, все.
Пропал.
Теперь уж точно
отдерет
как Си́друю Кóзу.
– Ты зачем
изуродовал дедушкин портсигар?
– Это не я!
– Где перламутровая бабочка?
Черепаховый лист?
Золотой цветочек?
– Пап,
я не выковыривал!
Откуда ему известно?
Ну, теперь ясно
выпорет.
У тети Аси в гостях.
Вы —
за столом.
Я —
за роялем.
«Чижик-пыжик» —
отличная вещь.
Только что выучил.
Вот и тренируюсь.
У нас же дома рояля нет.
Сам знаешь.
Чего тебе не понравилось?
Тащишь в чулан,
достаешь свой
гнусный ремень…
Бросаюсь на тебя,
чтобы убить!
– Твой папа хороший.
– Ничего себе хороший!
У тебя
подпись
с закорючкой,
а у меня без!
Чубчик?
Шевелюра!
Чтоб брился?
Не дождешься!
Женился?
Ха!
Веришь в коммунизм?
Ненавижу!
Атеист?
Глупее нет!
Стать ученым?
Дудки!
Буду художником.
Мам,
помнишь,
я и тебя достал.
И ты вынула
эту мерзкую вещицу —
папин ремень.
Ну я-то сразу понял:
притворяешься.
Пустился вокруг стола.
Ты за мной.
Побегали, побегали.
Выдохлись.
Стали хохотать.
Вот вырастишь нас,
наденешь чернобурку,
возьмешь лаковую сумочку
и…
театры-концерты-выставки-курорты.
Жизнь!
А внуки-правнуки?
Суббота.
Бабушка достает
тетрадь с рецептами.
Читает:
«Возьмите курицу,
отрежьте ручки и ножки…»
В слезах тру хрен.
На подоконнике:
гефилте фиш (ненавижу),
цимес (еще хуже),
форшмак (люблю),
печеночный паштет (так себе),
винегрет (куда ни шло),
оливье (обожаю),
булочки с корицей (лучше нет).
И бабушкино варенье:
лимонные корки,
клюква,
грецкие орехи.
Я же вижу по глазам: она все понимает!
Пиявки в банке.
Точь-в-точь
как в нашем пруду.
Я и сам могу
таких наловить.
Как-нибудь палочкой —
и в банку с водой.
Нас с Леркой
отводят на чужую дачу.
Туман.
Садимся в автобус на мосту.
У бабушки склянка.
Граненая.
С красной жидкостью.
В ее шкафчике
такой точно нет.
Моргнул —
нет бабушки.
Неужели
выпила
и…
ПРОПАЛА?!
В автобусе – нет!
На мосту – нет!
Под мостом – нет!
Всё!
Упустил!
Исчезла!
Навсегда!
Просыпаюсь:
– Где бабушка?!
– Уехала.
– Ничего себе уехала!
Бабушка умерла!
Ты на курорте.
Мама – с детьми.
Все-таки нас пятеро.
Попробуй оставь!
«Папа тяжело работает.
Ему нужен отдых».
Привозишь виноград,
дыню,
фисташки
(их хорошо молотком).
А как играть в морские камушки?
Как-то взял
с собой на юг.
У твоей знакомой тетеньки
тоже сынок.
«Вам будет весело вдвоем!»
Ныряем
до потери сознания.
С путей
разглядываем
женский пляж.
Далековато,
но все же.
Летим обратно.
Что оказалось:
твоя знакомая тетенька
любит вкусно поесть.
С деньгами у нее туго.
Вот и шастает по курортам.
Знакомится с простаками.
Тащит в ресторан.
И проезжается
за их счет.
Ловко!
«Только сегодня
не у нас»,
– говорит мама.
Мам, уже поздно:
дядя Леня едет.
Да и Зарахович тоже.
Пайкин с Ритулей в пути.
И старуха
тут как тут,
звонит в дверь:
«Гришка, черт паршивый!»
Покер.
Стою за папиной спиной
с каменным лицом.
Иначе по глазам
Ритуля прочтет карты.
В перерыве —
водочка-селедочка.
«Пап, а я?»
Ты всегда наливал.
На донышко.
Глотаю гадость.
Крякаю.
Как дяденька
в кино.
На Земляном демонстрация.
Я – с Бариновым.
Цветы бумажные,
музыка.
Две тетки
хвать нас
под руки.
Брови-ниточки,
губы анилиновые.
«Тонь,
тебе вон тот,
а мне вот этот —
маленький.
Правда, Тонька красивая?»
Ничего себе красивая.
Уродины вы,
тетеньки!
Сердце в пятки ушло.
Дошли до Карламаркса.
Для отвода глаз.
Сразу неловко было.
И дернули.
Дома
дух перевел.
Сказать?
Да я ничего тебе
не говорю.
Не сказал же,
что описался
в детском саду,
и на меня
напялили
отвратительные
чужие
розовые
колючие
байковые
штаны.
И я от стыда
ходил
вдоль забора
подальше от всех.
Что украл
у тебя папиросы.
Одну себе,
одну – Валерику.
Котельников
учил курить
в дальнем уголке
парка
в Физкульте.
Пап,
так шибануло.
Еле на ногах
удержался.
Потом купили
сырок «Новость»
в деревянной палатке
на Радио,
чтоб отбить запах.
Чтоб ты
не догадался.
Что подло
обозвал
хорошего Рафика
«армяшка-в-жопе-деревяшка».
Что в школе
не вынимал руку
из кармана,
а то все всё бы
увидели.
Что,
проиграв спор
Баринову с Фишманом,
пошел в аптеку,
купил
пакетик
с презервативами
производства
Тульского
резинового завода
за четыре копейки
(так и сказал:
«Мне,
пожалуйста,
за четыре копейки»)
и ПОМЕРИЛ.
Что струсил прыгнуть
с парашютной вышки.
Что
гордился
тобой
и
любил
тебя.
Умираешь.
Агония.
Дежурю днем
и ночью.
Боюсь пропустить…
Вдруг
перед
уходом
ты
захочешь
сказать
мне
что-то
очень
важное.
Может
быть,
самое
главное
и…
…я
наконец
пойму…
Моменты жизни
Еврей
А вот еще одна история.
Пионерлагерь.
Мне лет шесть-семь. Я самый маленький. И чувствую себя прескверно. Негодяй Миронов поджидает за углом на пути в столовую. Дразнит евреем и бьет.
И это продолжается до тех пор, пока ко мне не подходит здоровый парень из старшего отряда, Боря, сын врачихи, и спрашивает:
– Тебя дразнят евреем?
– Да.
– Кто дразнит? Скажи. Убью.
Я сказал.
И он действительно избил моего обидчика.
После чего меня оставили в покое.
Однажды Боря отозвал меня в сторонку и сказал:
– Слушай, мы – евреи. На свете есть страна, Израиль. И мы должны приложить все свои усилия, чтобы когда-нибудь туда уехать и там жить.
Так я узнал, что существует место на земле, где никто не сможет меня дразнить.
Рассказ произвел большое впечатление.
Боря оказался первым сионистом, которого я встретил в своей жизни.
Дальше он сказал:
– Слушай, если увидишь еврея, расскажи ему об Израиле. Все евреи должны знать, что у нас есть Израиль.
Спрашиваю:
– А как узнать, кто еврей?
Я тогда еще не научился определять по носу и «немытым черненьким глазкам».
– В твоем отряде есть Марик. Ты с ним должен поговорить.
Я, получив задание, отнесся к нему серьезно.
Помню, мы были на прогулке в лесу. На опушке мальчишки играли в футбол. Улучив момент, я подошел к Марику и спросил:
– Марик,
