Мне кажется, что однажды Вова видел, как я переписываюсь с Лелушем под одеялом, заметил свет экрана. Потому что он спросил меня: «Ты с фонариком читаешь?» – «Угу», – ответила я. «Не забудь фонарик на беззвук поставить, – сказал мне Вова. – А лучше на авиарежим. Умеешь?» Я ничего не ответила, быстро выключила телефон. Пусть думает, что просто ему показалось. В старом моем телефоне и экран не светится, и читать нечего, потому что нет Интернета. Я всё ждала потом, что Вова еще что-то спросит, но утром только подмигнул мне и всё. Поэтому я считаю Вову своим другом, хотя мы редко с ним о чем-то разговариваем.

Как же сообщить маме? Звонить нельзя, когда она в церкви, если она забыла выключить звук, ее отругают из-за меня… Я написала маме смс: «Мама, извини, я пошла в школу, потому что вспомнила, что у нас на первом уроке контрольная». И еще добавила: «По географии». Вряд ли мама будет проверять, что первый сегодня английский. Мама меня всё время проверяет, но обычно не знает, что именно надо проверять. Мне кажется, что я вижу, когда родители и другие взрослые врут. А мама часто говорит: «Но ты же врешь!», когда я говорю правду, и стоит на своем. А когда я на самом деле вру, она может сказать: «Ну, вот и молодец!» А про географию она сразу поймет, что к Таисье не прийти нельзя, можно поплатиться, Таисья надолго запомнит прогул контрольной работы и не простит. Тогда лучше вообще в школу сегодня не ходить. Что, кстати, я и собираюсь сделать, если получится. У нас столько все прогуливают, что из-за одного дня классная вряд ли будет сама звонить маме. У нее хватает других забот.

В прихожей, обычно пустой, сегодня стояли чьи-то большие черные ботинки и висела синяя, довольно грязная куртка. И пахло другим человеком.

Лелуш обнял и поцеловал меня, помог снять пальто, он всегда так делает, прошептал: «Пойдем скорей!» Я мельком глянула на кухню, там никого не было, но дверь во вторую комнату была плотно закрыта.

– Там кто-то есть?

Он улыбнулся и потянул меня к дивану:

– Ничего! Это мой друг. Хороший человек!

Я уже несколько раз хотела спросить, чья это квартира, почему здесь нет никаких вещей, ведь если он живет здесь, должны же быть какие-то его вещи, а квартира – совсем пустая, с выключенным открытым старым холодильником, нет даже чайника. Мы пьем чай из его термоса, который у него всегда в черной сумке, где лежит паспорт без обложки, небольшой черный кошелек с карточкой и разрешением на работу и пакет с хлебом. Он делает себе на день чай, а если не успевает, то покупает бутылку холодного чая, который я не люблю. Иногда он наливает просто горячую воду, она неприятная, отдает хлоркой. Но обычно в термосе необыкновенно вкусный чай, очень ароматный, одновременно пахнущий и лимоном, и мятой, и малиной. Может быть, мне так кажется, потому что я знаю, что этот чай делал он.

Я посмотрела на запертую дверь.

– А если он выйдет?

– Не выйдет.

– Точно?

– Точно.

– Почему?

– Он устал, работал, хочет долго спать.

Я уже немного привыкла к тому, как Лелуш меняется, когда приближается ко мне, становится другим. Никто его не знает таким, одна я. Я люблю смотреть, как меняется его лицо, ведь так он смотрит только на меня. Я знаю, что я теперь – самый близкий ему человек. Он так говорит, и это правда. И у меня нет никого ближе его. Никто так меня не понимает, никто так на меня не смотрит, никто так меня не любит, как Лелуш.

Я не знаю, сколько прошло времени, пока он наконец отпустил меня и откинулся на бортик дивана. Мне кажется, целая вечность – в каком-то другом мире, где другие ощущения, где тебе важно совсем иное. И это – главное, это гораздо важнее того, что происходит со мной в этом мире.

Я услышала, как где-то кашлянул человек и заскрипела дверь. Я обернулась. Дверь во вторую комнату была чуть приоткрыта. Я бы спряталась с головой под одеяло, но одеяла не было, как и простыни и подушки. Поэтому я просто схватила с пола свое школьное платье и прикрылась им. Лелуш махнул рукой:

– Подожди!

Это он сказал не мне, а тому человеку, который показался в дверях. Высокий, темнолицый, темноволосый, чуть сгорбившийся от своего собственного роста и… совершенно голый. Не обращая внимания на слова Лелуша, он направился к дивану и стал тянуть ко мне огромные руки, некрасивые, с грубыми пальцами и грязными ногтями.

– Хорошая! – хрипло сказал он мне, ужасно улыбаясь при этом.

Лелуш вскочил, тоже голый, и попробовал оттолкнуть его. Высокий засмеялся и одним толчком опрокинул Лелуша на пол. Тот попытался встать, но мужчина легко оттолкнул его, так что Лелуш пролетел несколько шагов и снова упал, а высокий неожиданно всем телом навалился на меня. Я закричала, но ничего не могла поделать, чувствуя тяжесть его тела, отвратительного, вонючего, его плоть, которой он грубо тыкался в меня, крепко держа меня одной рукой, а другой пытаясь раздвинуть мои ноги. Я попробовала укусить его, но он изо всей силы ударил меня по губам и потом по лбу, так, что у меня зазвенело в голове и поплыли перед глазами зеленые круги, между которыми летали разноцветные вспыхивающие мушки.

Лелуш стал что-то говорить на незнакомом мне языке, оттаскивая высокого от меня, но тот ответил ему, страшно улыбаясь при этом, сильно лягнув его ногой, и Лелуш отлетел, держась обеими руками за живот.

Я с ужасом чувствовала, что не могу никак сопротивляться, как ни пытаюсь оттолкнуть его, у него сил в десять раз больше, чем у меня, я кусала его, а он каждый раз бил меня по лицу, так, что я не могла открыть один глаз и чувствовала вкус крови во рту и мерзость его плоти внутри меня.

Я не поняла, что произошло, потому что почти ничего уже не видела, раздался страшный звук, стук, крик, он вдруг отяжелел, еще сильнее навалился на меня, но перестал двигаться и отвалился набок. Лелуш резко потянул меня к себе и я, не удержавшись, скатилась с дивана на пол. Он присел ко мне, стал вытирать руками лицо, что-то быстро-быстро говорить на своем языке. Я попыталась встать, у меня получилось,